— Я устала. И хочу кофе. По правилам конспирации можно пить кофе, правда? — И она попыталась улыбнуться. Вместо ответа я обнял ее за обнаженные плечи и притянул к себе.

Давид сидел чуть поодаль, на мраморной скамье, которая тянулась вдоль всего фонтана. Вокруг него появлялись и исчезали люди, пришедшие полюбоваться на одну из достопримечательностей Рима, но они ему, похоже, абсолютно не мешали. На моих глазах две молоденькие японки подскочили к нему и, буквально впихнув в руки Давида фотоаппарат, попросили гениально запечатлеть их на фоне фонтана. Он добросовестно сделал все, что было нужно, вернул огромный «Canon» и вновь мгновенно погрузился в молчаливое созерцание. Опознать в этом человеке Давида Липке, гения и виртуоза финансовых операций, — мало кто справился бы с такой задачей. То, что я о нем знал, и то, что я сейчас видел… С ним что-то происходило, он словно перерождался, на моих глазах превращаясь в совершенно другого, незнакомого человека. И это в первую очередь сказывалось на его поступках. Именно Давид стал виновником нашей экскурсии по Вечному Городу. Паола настаивала на скорейшем отъезде из Рима, предлагая взять напрокат машину и уехать в один из небольших городков, окружавших столицу. По здравому размышлению я тоже склонялся к этому варианту, но Давид думал иначе. Свое мнение он изложил нам во время завтрака в одном из самых известных и уютных римских кафе — «Greco».

— Но, Давид… — В очередной раз я пытался доказать ему очевидное. — Рано или поздно нас либо арестуют, либо убьют.

— Я не могу уезжать. Не могу прямо сейчас. Дайте мне всего один день, а потом…

— Этой ночью меня уже хотели убить, — резко бросила Паола. — Вы уверены, что в следующий раз им снова не повезет?

Вот и вся благодарность — подумалось мне. Бегаешь, суетишься, в людей стреляешь. А оказывается, все так просто. Повезет — не повезет. Обидно, да?

— Вы не понимаете… — тихо сказал он. — Я всю жизнь занимался тем, чего не существует в природе, я перекладывал воздух из одного банка в другой, потом в третий, и так до бесконечности. И всегда я искренне думал, что это и есть главное. Мне казалось, что еще чуть-чуть, еще одна сделка, еще один миллион — и я наконец позволю себе отдохнуть. Поехать в Рим, в котором я был уже сотни раз, и хотя бы однажды пройтись по нему пешком. Понимаете? Просто прогуляться… Я объехал весь мир — Иерусалим, Париж, Бомбей, Прага, Ленинград, Вена — это же потрясающие города, не так ли, Андре? И что же? Ничего. Везде одно и то же — отель, офис, мониторы, телефон, переговоры с… Да бог с ними, с людьми, но я же никогда, ничего, нигде не видел, понимаете? Я не был в Лувре, не был у Стены Плача, не был в… В музее мадам Тюссо — я даже там не был, хотя неделю мой офис находился в двух шагах от него. Потом, потом… Вот оно, мое «потом»… Вряд ли я теперь увижу Иерусалим… Вряд ли я вообще увижу хоть что-нибудь…

С каждым словом он говорил все тише и тише, а последние слова Давид произнес почти шепотом, отвернувшись от нас и глядя куда-то в окно, на пальмы, церковь, лестницу, художников, расположившихся на ней. Он не хотел смотреть на нас, и я его понимал.

— Это мой последний день в Риме…

Я молча взглянул на Паолу, она — на меня, мазнула взглядом и мгновенно отвела глаза, неопределенно пожав смуглым плечиком. Наши глаза встретились лишь на мгновение, но я увидел, успел заметить в ее взгляде ответ на мой невысказанный вопрос. Я хотел спросить у Паолы — когда она последний раз гуляла по Риму? Но не спросил.

— Мы решили зайти в ресторан, Давид. Хотите капуччино? — окликнул я его, когда мы подошли совсем близко.

— Да, — коротко ответил он, с трудом поднимаясь навстречу. Давид вообще сильно сдал за эти несколько часов, прошедших с момента нашего бегства с виллы Кольбиани. Я имею в виду — сдал физически. Морально же… Никогда еще я не видел у него такого выражения глаз. Словно ребенок, впервые увидевший мир, шагнувший сам и замерший у порога от восхищения…

— Смотрите, Андре, видите — вон там, девочки у самой воды? Видите? — Привлекая внимание, Давид тронул меня за плечо и кивнул в сторону фонтана.

Я обернулся. Да, действительно, девочки. Хотя сами они явно придерживались на этот счет иного мнения. Лет тринадцати, не больше, обильно подправленные косметикой, они, как и все южанки, выглядели намного старше своего возраста. Крашенные рыжие волосы очень забавно смотрелись в сочетании со смуглой от природы кожей. Все четыре девицы усиленно курили, и было в них что-то… вульгарное, пока еще не свое, наносное, но уже старательно культивируемое. В восьмидесятые годы, когда я впервые оказался в Союзе, подобных девиц называли «пэтэушницами». Заинтересовавшись, Паола тоже взглянула в ту сторону, но рассмотрев объект нашего внимания, брезгливо поморщилась и отвернулась. Давид, впрочем, этого даже не заметил.

— Взгляните — та, крайняя, с короткими волосами — видите? Она не умеет курить, но ей предложила подруга, и она не может отказаться, иначе те не будут общаться с ней, как с равной. Смотрите, как она держит сигарету… А вон там, напротив, на балюстраде сидят мальчики. И ей, этой девочке, нравится тот крепыш в черной рубашке, с колечками в ухе. Видите, как она на него смотрит? А теперь отвернулась… А ведь этот паршивец заметил, но делает вид…

— Какая разница, синьор Липке, как эта девица себя ведет? — негромко, но очень отчетливо спросила Паола, стоявшая рядом. И Давид словно потух. Опустив плечи, он виновато взглянул на меня и быстро, торопливо сказал:

— Да, да, разумеется… Извините меня… Это и в самом деле не имеет никакого значения…

— Забавная девочка, — ответил я. И он, искоса взглянув на меня, слабо улыбнулся.

* * *

Площадь Треви, фонтан Треви. Ресторанчик, естественно, тоже назывался «Треви». Думаю, это однообразие вызывало немалую путаницу у влюбленных, назначающих здесь свидания. Заведение было популярным и многолюдным, но нам повезло, сразу нашелся свободный столик. Паола заказала крепкий черный «экспрессо», я, по обыкновению, взял «капуччино», а Давид попросил официанта принести ему рюмку коньяку. Я с удивлением взглянул на него.

— Никогда в жизни не пил коньяк утром, — смущенно улыбнувшись, сказал Давид. — Вот, решил попробовать.

Паола, смотревшая в окно, при этих словах едва слышно фыркнула. Мне очень захотелось наступить ей под столом на ногу.

— Паола, спроси, пожалуйста, нет ли у них миланских газет? — обратился я к ней.

Она жестом подозвала немолодого официанта и сказала ему несколько слов по-итальянски. Мужчина понимающе кивнул и, что-то ответив, скрылся за стойкой. Провожая взглядом удаляющуюся спину официанта, я машинально отметил, что за последние десять минут в ресторане значительно прибавилось посетителей. Все высокие стулья, стоявшие вдоль стойки, были заняты; за столом у противоположной стены расположилась шумная компания молодых французов. Говорили ребятки во весь голос, и, послушав их пару минут, я классифицировал эту группу как команду спортсменов. Что-то мне не нравилось в этой ситуации, но занервничать окончательно я не успел: неся в руках внушительную пачку газет, к столику вернулся официант.