По крайней мере, пока.

Языком, по-собачьи, Циклоп зализал царапины на запястьях. Поднявшись на ноги, взялся за заступ. Вскрыв хрусткий «панцирь», он за пять минут расчистил холм. Из-под савана проступила черная, смерзшаяся земля. Циклоп с размаху ударил по ней заступом. Втайне он ждал, что сейчас из могилы раздастся крик боли. Но в ответ земля лишь зазвенела, как камень, и не поддалась.

Циклоп бил, не переставая. Пот градом катился по его лицу. Из-под заступа летели мерзлые комья. Эхо ударов плясало вокруг. Земля противилась, не желая упускать добычу. Шагов за спиной Циклоп не услышал. Лишь когда на могилу упала корявая, бесформенная тень, он обернулся. У фонтана, переминаясь с ноги на ногу, стоял Натан. Огромный, сутулый, в мешковатых штанах, в кожухе на голое тело, парень смотрел на мрачный холм, расцарапанный сталью заступа. Хмурился, сопел, шумно извергая из ноздрей сизый пар. Потом, не говоря ни слова, развернулся и ушел обратно в башню. Циклоп продолжил долбить землю. Вскоре за спиной его заскрипел снег, и Натан, принеся из кладовки лом, включился в работу.

Вдвоем дело пошло лучше. Циклоп отбрасывал в сторону комья, похожие на осколки гранита – и снова бил, как заведенный. Шапка свалилась с его головы; он пнул ногой, и шапка отлетела к палисаду. Во лбу Циклопа, не скрытая под повязкой, еле заметно мерцала вторая, маленькая луна – тусклый огонек в облаках из вен, готовых лопнуть в любой миг. Натан пыхтел, крякал; от могучих ударов изменника земля трескалась перекаленной в печи глиной. Оставалось загадкой, как лом Натана еще не согнулся. Оба землекопа взмокли, от разгоряченных тел валил пар. Едкий пот затекал Циклопу в глаза; от слез он ничего не видел.

– Что вы затеяли?

Вульм подошел тихо, как зверь. В отличие от Натана, сегентаррец был полностью одет и при оружии. Мало ли, кто тут поднял шум среди ночи? Судя по лицу Вульма, он ожидал чего угодно, но только не этого.

– Что делаете, спрашиваю?

Ему не ответили. Вульм хотел спросить что-то еще, даже открыл рот, но безнадежно махнул рукой – и, как перед ним Натан, ушел в башню. Вернулся он без меча и кинжалов, зато с увесистым кайлом на короткой, отполированной чужими ладонями рукояти.

– Ну-ка, подвинься…

От первого же удара земля взорвалась фонтаном осколков. Вульм ударил снова, и еще – взламывая могильный холм, как когда-то, в прошлой жизни, взламывал гробницы и склепы, тайники и реликварии. Бывший охотник за сокровищами умел орудовать не только мечом.

– Выгребай за мной, – велел он Циклопу. – Всему-то вас учить надо…

Вульм замолчал, сосредоточившись на работе. Он бил с силой, но размеренно, чуть приседая на полусогнутых ногах – берег поясницу. Больное колено, хвала Митре, согласилось потерпеть с жалобами до завтра. Старик, жесткий как ремень, мужчина с лицом, изборожденным морщинами, и парень, похожий на быка, усердно трудились, разрывая могилу недавно умершей женщины. Казалось, их снедает противоестественная страсть. Окажись здесь Вазак, ученик Талела Черного – о, толстяк-некромант сразу бы понял и вполне разделил их устремления!

И ошибся бы, как никогда.

С внезапной легкостью кайло на локоть ушло в землю, вдруг сделавшуюся рыхлой и податливой. Градом брызнули влажные, липкие комья. Лом увяз до середины. Земля парила, оттаивая – впору было поверить, что в окрестностях Тер-Тесета наступила весна. Еще один взмах заступа, и в рытвине показался край грязной ткани.

– Осторожней…

Циклоп опустился на четвереньки, руками разгребая землю – и вдруг замер. Медленно поднял голову, вжав затылок в плечи; уперся взглядом в башню. На балконе третьего этажа стоял Симон Остихарос. Воздух вокруг мага ощутимо дрожал, стекая вниз жаркими струями. Сразу стало ясно, откуда взялась нелепая весна.

– Ты не тронешь ее и пальцем, Симон! – сын Черной Вдовы вскочил на ноги. – Она умерла, и тело ее не достанется никому! Слышишь? Никому!

Голос Циклопа налился силой, эхом отразился от стен. Симон молчал. Горячий воздух все так же струился от мага на могилу.

– Мне плевать на Амброза! Ему нужно тело Инес, чтобы обвинить нас в ее смерти. Тебе нужно ее тело, чтобы спасти меня. Вы оба ничего не получите! Хвала Митре, что я – не маг! Триста раз хвала! Иначе я тоже захотел бы воспользоваться…

Он закашлялся.

– Все вы одинаковы! Вы, маги! Для вас труп – разменная монета. Козырь в игре! Погубить, спасти – какая разница?! Хочешь защитить меня с помощью Инес? Записаться в опекуны к нетленной покойнице? На, выкуси! – Циклоп ткнул кукишем в лицо магу, расхохотавшись, как безумец. – Труп не щит! Я не позволю тебе закрывать меня ее телом! Инес ушла, и хватит об этом. Я сожгу ее останки. Пусть покоится с миром…

– Твой выбор, – кивнул Симон. – Я его принимаю.

Когда Циклоп вытаскивал тело из могилы, под саваном явственно прошла дрожь. Останки шевелились. Мертвая плоть изменялась, выпирая из-под расползающейся ткани мослами новых, чудовищных суставов, вспучиваясь и опадая. Издав утробный звук, Натан бросился прочь, отбежал к фонтану – и там парня вывернуло. У Вульма дергалась щека; он отвернулся, сглатывая. Циклоп бережно уложил содрогающееся в конвульсиях тело под яблоню – туда, где снег оставался чистым. Рванув саван, открыл лицо покойницы – бледное, восковое. Лицо мертвой женщины, которого не коснулись ужасные изменения. Глаза Инес были открыты. Ни малейшей искры жизни не горело в них. Инес ди Сальваре умерла. Осталось прекратить мучения ее бренного, ее несчастного тела.

– Несите дрова…

Натан с готовностью бросился исполнять приказ. Парень был готов бежать хоть на край света, таскать что угодно, хоть горы – лишь бы не видеть шевелящейся покойницы. Его остановил голос Симона:

– Не нужно дров. Я сам…

Циклоп хотел возразить. Сказать, что это его решение, и в случае суда – его вина. Пусть Амброз решит, что слуга-предатель хотел избавиться от улики! Пусть думает, что угодно! Он, Циклоп, готов ответить… Готов или нет, но сын Черной Вдовы не успел произнести ни слова. И едва успел отшатнуться. Тело Красотки вспыхнуло ослепительным пламенем. Во дворике сделалось светло, как днем. Циклопу почудилось: на миг в рукотворном пекле возникла прежняя Инес – такая, какой была Красотка раньше, прежде чем начались изменения, будь они прокляты… Он зажмурился, а когда вновь открыл глаза, все было кончено. Снег паром извергся в небеса; на выжженной земле остывала кучка пепла. Кроме этого пепла, легкого, как тополиный пух, от тела Инес ди Сальваре не осталось ничего.

У Циклопа отчаянно чесался лоб. Не человеческая плоть, кожа и вздувшиеся жилы – нет, свербело Око Митры. Циклоп знал, что это – иллюзия, плод возбуждения. Камень лишен чувствительности. Но знание никак не помогало ему избавиться от зуда.

Если бы сын Черной Вдовы имел под рукой зеркало, он бы увидел: «третий глаз» сменил цвет, из млечного опала превратившись в сероватый кремень.

* * *

За окном занимался рассвет. Тучи бежали в смятении, и горизонт на востоке окрасила алая полоса. Выше она пылала жемчужным сиянием, перетекая в бледную, выцветшую голубизну. Там, за небокраем, полыхал огромный погребальный костер, на котором дотла сгорало «вчера», спеша уступить место «сегодня».