Кристина готова была разрыдаться. Боль, которую причинило Лайону предательство брата, вероятно, была невыносимой. Она просто не понимала, как могла жена так опозорить своего мужа!

Она обняла Лайона, но решила воздержаться от утешений. Он гордый человек.

– Вы с братом были близки до его предательства?

– Нет.

Кристина отодвинулась от Лайона, чтобы посмотреть на его лицо, и увидела, что он только озадачен ее вопросом. Грех Летти больше не беспокоит его, решила она.

– Твое сердце никогда не принадлежало Летти, – заявила она. – А вот брата ты еще не простил, да?

Лайон поразился ее пониманию.

– Вы были дружны с Джеймсом? – снова спросила она.

– Нет. Мы очень соперничали в юности. Позднее я позабыл всю эту чепуху, а вот мой брат, похоже, нет.

– Интересно, не был ли похож Джеймс на Ланселота из истории о Камелоте?

– А Летти была моя Геневра? – спросил он с улыбкой.

– Возможно, – ответила Кристина. – Тебе легче было бы перенести его предательство, если бы ты знал, что этот грех не был намеренным?

– Но Джеймс не был Ланселотом. Мой брат брал то, что хотел и когда хотел, не думая о последствиях. Он так и не повзрослел.

Кристина решила не обращать внимания на резкость его тона.

– Очевидно, твоя мама не давала ему вырасти.

– Кстати, о моей матери, – начал Лайон со вздохом. – Ты намерена держать ее здесь?

– Да.

– Черт! И как долго?

– Перестань хмуриться. Она будет жить с нами, пока сама не захочет уехать. Но прежде, конечно, нужно сделать так, чтобы она захотела здесь жить. У меня есть план, Лайон. Вместе мы поможем ей вернуться к семье. Твоя мама считает себя виновной в смерти Джеймса.

– Почему ты так думаешь?

– Она все время держала его возле себя, – ответила Кристина. – Диана говорит, что ваша мать оберегала вас обоих от жестокого нрава отца.

– Да откуда Диане знать это? Она ведь была совсем малышкой, когда умер отец.

– Тетя Харриет рассказала ей, – объяснила Кристина. – Я расспросила и твою сестру, и твою тетю, Лайон. Я хотела знать все о твоей маме, чтобы помочь ей.

– И сколько это займет времени? У меня не хватит терпения выслушивать за столом ее рассказы о Джеймсе.

– А мы и не позволим ей говорить о Джеймсе, – сказала Кристина. – Твоя мама очень упрямая. – Она поцеловала Лайона в подбородок и добавила:

– Но я гораздо упрямее. Я могу рассчитывать на твою полную поддержку в этом деле?

– А ты отправишься с ней в лесную чащу, чтобы найти ей спокойное место для смерти? – Лайон хмыкнул, представив, как Кристина тащит мать в лес. – Диана беспокоится, что ты действительно сделаешь это.

Кристина раздраженно вздохнула:

– Твоя сестра такая наивная! Я всего лишь блефовала. Хочешь, я объясню свой план?

– Нет.

– Почему?

– Пусть это будет для меня сюрпризом. Я хотел спросить тебя еще кое о чем.

– Меня это не удивляет. У тебя столько вопросов! – недовольно сказала она.

– Ты знаешь, что иногда переходишь на французский? Особенно когда расстроена. Твоя семья говорила по-французски?

Две ямочки появились у Кристины на щеках, и Лайон подумал, что она похожа на ангела. Правда, вела она себя совсем не по-ангельски, потому что ее рука внезапно начала позволять себе вольности.

Лайон застонал и отвел ее руку.

– Сначала ответь мне, – велел он внезапно севшим голосом.

Прежде чем подчиниться, она постаралась, чтобы он заметил ее разочарование.

– Отец захватил в плен мистера Девенрю, чтобы тот научил меня языку белых людей. Если бы маме было позволено поговорить с ним, она бы объяснила, что я вернусь в Англию. Но отец считал, что это не имеет значения. Он не понимал, что у белых есть разные языки. Девенрю рассказал мне позже, когда мы уже подружились, что он очень боялся отца. Я помню, как меня это позабавило. Знаю, что с моей стороны это было нехорошо, но мне тогда едва исполнилось десять или одиннадцать лет, так что можно простить мое легкомыслие. Да и Девенрю был очень молод. Он научил меня языку белых… его белых.

Смех Лайона прервал ее рассказ. Она подождала, пока он успокоится.

– Два долгих года я мучилась с этим языком. День за днем. Маме никогда не разрешали приближаться к Девенрю. Он был красив для белого человека. И вообще никому не разрешалось подходить к нему. Его задачей было учить меня, и только. Никаких дружеских отношений не допускалось.

– Значит, вы занимались вдвоем? – вкрадчиво спросил Лайон.

– Конечно, нет. Мне тоже не разрешалось оставаться с ним наедине. Со мной всегда были по меньшей мере две старые женщины. Но все же со временем Девенрю мне очень понравился, и я убедила отца быть с ним хоть чуточку дружелюбнее.

– А когда Девенрю понял, что он учит тебя не тому языку? И как он общался с твоим отцом?

– Девенрю говорил на нашем языке. Когда моей матери наконец разрешили появиться в вигваме Девенрю и она услышала, как я отвечаю уроки, она тут же поняла, что это не тот язык, которому ее учили в детстве.

– И было много шума? – спросил Лайон, снова стараясь не рассмеяться.

– О да! Мама улучила момент, когда отец был один, и высказала ему свое неудовольствие. Если бы отец не был таким упрямым и разрешил ей поговорить с миссионером, то два года не были бы потрачены впустую. Отец так разозлился, что хотел убить Девенрю, но мама ему не позволила.

Лайон рассмеялся.

– А почему твоя мама не научила тебя сама?

– Ее английский был не очень хорош. Она решила, что Девенрю знает его лучше.

– Поэтому ты предпочитаешь говорить по-французски?

– Временами это легче.

– Скажи мне на языке своей семьи, что любишь меня.

– Я люблю тебя.

– Это английский.

– Теперь это язык моей семьи, – сказала Кристина, а потом повторила слова любви на языке индейцев племени дакота, и этот язык показался Лайону очень мелодичным. – А сейчас я покажу тебе, как сильно люблю тебя, – прошептала Кристина, и ее руки скользнули вниз по его груди.

– Нет, сначала я тебе покажу, – сказал Лайон и подтвердил свое намерение действиями.

Прошло много времени, прежде чем супруги заснули в объятиях друг друга, утомленные, но вполне удовлетворенные.

Лайон проснулся ночью и сразу протянул руки к жене. Почувствовав, что ее нет рядом, он перевернулся на бок и посмотрел на пол.