Какая-то неведомая сила вздергивает девочку вверх и тащит все выше, выше. Она цепляется за Роджера, вырывает его из рук миссис Кольтер, и, прильнув друг к другу, дети взмывают в воздух. Их альмы — птицы, оглушительно чирикая и щебеча, плещут крылышками, не понимая, что с ними происходит, а порывы ветра вокруг все нарастают и нарастают, и внезапно совсем рядом с собой Лира видит ведунью, одну из тех, чьи грациозно-стремительные мятущиеся тени рассекали небесную высь, только сейчас она так близко, что можно дотронуться.

В руках у девы оказывается лук. Широкие рукава ниспадают, обнажая прозрачные тонкие локти, которые почему-то не зябнут среди ледяного вихря. Вот запела тетива, и острая стрела без промаха бьет точнехонько в недобрый прищур глазницы тартарского шлема.

Наконечник пробивает шлем насквозь, выходит откуда-то из затылка, тартарский альм-волчица зависает в предсмертном прыжке и исчезает, так и не успев коснуться земли.

А Лира и Роджер снова взмывают вверх, все выше и выше. Их слабеющие пальцы из последних сил цепляются за ветку заоблачной сосны, на которой с напряженной, пружинистой грацией сидит юная дева-ведунья. Вот она отклоняется влево и на вираже мчится вниз, к земле, где не ясно вырисовывается какой-то гигантский силуэт. Дети обрушиваются в сугроб рядом с гондолой воздушного шара.

— Залезай! — кричит девочке Ли Скорби. — Давай, шевелись! И дружка с собой бери! Быстрей! Ну дает Йорек, а? Герой!

Лира замечает, что три ведуньи держат в руках причальный канат, обвязанный вокруг скалы, а наполненная газом махина шара уже рвется, рвется вверх от земли, туда, ввысь.

— Давай, Роджер! — вопит она что есть силы и рывком опрокидывается через обтянутый кожей борт гондолы на дно, где уже намело целый сугроб снега. Сверху на нее падает Роджер, а потом землю сотрясает не то чей-то рев, не то рык.

— Давай, Йорек, на борт, старина, не зевай! — радостно кричит Ли Скорби, и в гондолу прыгает панцирный медведь. Днище и борта корзины жалобно стонут и угрожающе ходят ходуном.

Внезапно налетевший легкий порыв ветра на секунду сдергивает снежную наволочь, и Лириному взору открывается все, что творится в этот момент вокруг. Она видит, как боевой отряд цаган бьет и гонит тартарский арьергард, беспощадно тесня их к дымящимся развалинам Больвангара. Она видит, как другие цагане заботливо хлопочут вокруг ребят, усаживая их на нарты, потуже запахивая вокруг них меховые полости. Она видит старого Фардера Корама, который, опираясь на костыль, торопливо хромает куда-то, а рядом с ним мелкими прыжками несется по снегу его кошка-альм, похожая на золотисто-багряный ворох осенней листвы. Они оба кого-то ищут.

— Фардер Корам! — кричит Лира во все горло. — Я здесь! Наверху!

Старый цаган, услышав ее голос, останавливается и, запрокинув голову, изумленно вглядывается в рвущийся в небо воздушный шар, который все пляшет на своем туго натянутом канате, а три ведуньи не дают ему взлететь. Теперь он замечает девочку, отчаянно машущую ему руками из гондолы.

— Лира, деточка, моя золотая! — кричит старик. — Ты жива? Жива?

— Живее не бывает! — вопит она в ответ. — До свидания, Фардер Корам, миленький, до свидания! Детей до дома довезите!

— Довезем, моя хорошая! Жизнью клянусь, что довезем, обязательно! Береги себя, детонька моя ненаглядная! Береги себя!

В этот момент Ли Скорби резко машет рукой, и, повинуясь условному сигналу, ведуньи отпускают причальный канат.

Воздушный шар рванулся вверх, в снежную круговерть и начал набирать высоту так стремительно, что Лира и Роджер только диву дались. Через какое-то мгновение земля скрылась из виду, а шар продолжал подниматься все выше и выше, не хуже какой-нибудь ракеты. Прижавшись друг к дружке, дети упали на дно гондолы; так легче было переносить вжимавшую их в доски днища все нарастающую скорость. Зато Ли Скорби чувствовал себя в своей стихии. Он просто приплясывал от восторга, радостно хохоча и улюлюкая. Йорек Бьернисон тем временем неторопливыми движениями снимал с себя панцирь. Пользуясь изогнутым когтем, как отверткой, медведь, не глядя, поддевал им стыки и сцепки между пластинами, а потом поворот — и пластины отстегивались.

Ветер, завывая, свистел в иглах заоблачных сосен ведуний. Только по этому звуку да по хлопанью развевающихся одежд можно было догадаться, что они где-то рядом и даже на этой головокружительной высоте неотступно следуют за шаром.

Мало-помалу Лира поняла, где верх, где низ, отдышалась и, почувствовав, что кровь больше не стучит молотом в висках, попробовала сесть и оглядеться по сторонам.

Оказалось, что гондола на самом деле куда больше, чем она думала. Вдоль бортов ее громоздились какие-то стойки с философскими инструментами, валялись кипы меховых одеял, баллоны с воздухом и еще куча всяких вещей и вещиц, которые трудно было разглядеть в густом киселе тумана, через который наши воздухоплаватели пробивались наверх.

— Мы что, в облако попали? — спросила девочка.

— Именно так, — весело отозвался Ли. — Давай-ка, заверни своего дружка потеплее, пока он не превратился в сосульку. Тут уже здорово холодно, а будет еще холоднее.

— Как же вы нас нашли?

— Это все ведуньи. Между прочим, одна из них, самая главная, хочет с тобой поговорить. Вот погоди, сейчас из облака выйдем, отдышимся малек, тут вам самое время сесть да потолковать.

— Йорек, миленький, спасибо тебе. Спасибо, что ты пришел, — благодарно произнесла девочка, обращаясь к медведю, но он только угрюмо фыркнул и принялся языком вылизывать мех от крови. Под тяжестью такой туши гондола кренилась на один бок, но полету это не мешало. Роджер опасливо косился на панцербьорна, но для Йорека он вряд ли значил больше, чем какая-нибудь снежинка. Лира поднялась на ноги. Борт гондолы доходил ей почти до подбородка, и, вцепившись обеими руками в обтянутый кожей край, девочка замерла, напряженно вглядываясь в клубящееся облако.

Не прошло и нескольких секунд, как воздушный шар вырвался из облачных пелен и, продолжая набирать высоту, воспарил в горние выси.

Какое упоительное зрелище открылось взорам наших путешественников!

Прямо над их головами вздымалась крутобокая громада шара, но еще выше и впереди — повсюду полыхало северное сияние. Ничего величественнее и великолепнее этого Лира не видела никогда в жизни. Казалось, свет был со всех сторон и они сами становились его частью. Могучие полосы ослепительного свечения вздымались и опадали, подобно биению ангельских крыл; источающие свет каскады низвергались с невидимых утесов и зависали обширными переливающимися водопадами или же вихрем устремлялись в водовороты мерцающих заводей.

Лира упивалась этим зрелищем, но стоило ей посмотреть вниз, как глазам ее предстала картина еще более захватывающая.

Там, куда ни бросишь взор, до самого горизонта, во все стороны разметалось безбрежное море ничем не нарушаемой белоснежности. Изредка вздымались покатые холмы или дышали туманом глубокие расселины, но все же более всего оно было похоже на гигантский ледяной кристалл.