Спускаясь в машинное отделение и к мастерской, она обнаружила, что пытается вообразить себя связанной с огромной массой человечества – теснее, чем с собственным существом. Она читала первые прикидки теоретической модели, которую составила группа Элви на основании наблюдений за Карой и Амосом. Как мозг у обоих вел себя, будто перекрестно связанный с другим, как мысль в одном вызывала каскад реакций в другом и наоборот, словно ветер разносил звуки песни. Ей виделась в этом странная поэзия – когда не виделось небытие.

В машинном прилежно трудились Амос и Тереза. На стенных экранах висела программа предполетной проверки. Почти половина пунктов уже светилась зеленым.

– Босс, – заговорил тот, кто был Амосом, – что стряслось?

– Я собиралась сказать, что пора готовиться к ускорению, но… – Она кивнула на экраны.

– Решил, что лучше перестраховаться.

– Правильно решил. Я приняла предложение Трехо.

Жду, готов ли он его подтвердить. Если нет…

– Амос говорит, вы его видели, – сказала Тереза. На ней был летный комбинезон модели старого «Тахи». Наоми удивилась: оказывается, «Роси» сохранил программу. – Вы видели моего отца?

– Что-то мы видели, – признала Наоми. – Но знаем, что это была иллюзия. На чем она основана, неизвестно. На вид это был он.

– Я вполне уверен, что он и был, – возразил Амос. – Я-то его видел с другой точки зрения.

– Мы его убьем? – спросила Тереза. В ее голосе не звучало ни страха, ни мольбы. А если был гнев – а он был, – то направлен не на Наоми.

– Мы еще не решили, что делать, – ответила та. – Я не хочу никого убивать. Но, может быть, существует способ применить его находку иначе, чем хочет он.

– Если вы решите его убить, вы мне скажете?

– Да, – ответила Наоми, не покривив душой.

На минуту все трое замерли. Тереза зашевелилась первой, отрывисто кивнула и отвернулась к инвентарному списку. Улыбка Амоса стала на миллиметр шире. Наоми показалось, что он гордится каким-то поступком девочки.

Ждать ответа с Лаконии пришлось почти сутки. За это время Наоми провела долгую бессонную ночь, перепроверяя свои решения, Алекс с Джимом наладили все, что можно, и «Роси» был готов гнать к кольцу, хоть в спарке с «Соколом», хоть один.

Она собиралась накинуть вакуумный скафандр для визуального осмотра обшивки, когда из рубки ее вызвал Джим.

– Наоми, есть письмо. От Трехо.

Она вернула шлем в гнездо и подтянулась в рубку. Алекс уже спустился туда. Смотрел озабоченно, большими глазами. Джима словно из гипса вырезали. Наоми молчала. Что тут скажешь? Или сработало, или нет. Сейчас узнают.

Она вывела список сообщений. Нужное, на самом верху, было помечено «Антон Трехо». Открыв его, она посторонилась, чтобы все видели. Трехо сидел за тем же столом, что и во фригольдском сообщении, а вот выражение лица оказалось не таким приятым. Строго говоря, улыбка осталась на месте, но в ней сквозила злость, и не заметить ее было невозможно. Оно и понятно. Она его унизила: продемонстрировала подполью, а через него всем системам, что Наоми Нагата внедрилась в высшие эшелоны Лаконии.

– Наоми Нагата, – заговорил Трехо и хмыкнул так, будто отрепетировал смешок заранее. – Ну вы и штучка. Рад, что мы наконец на одной стороне. Хочу сказать, что уважаю вашу твердость и компетентность. Жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах. В других все могло бы сложиться иначе. Впрочем, лучше так, чем никак.

– Он готов пустить тебе пулю в затылок, – заметил Джим.

– Да уж, – согласился Алекс, – сразу видно.

– Когда до этого дойдет, тогда и буду думать, – отозвалась Наоми. И открутила сообщение назад – не пропустили ли чего.

– Я начну сотрудничество с того, что приложу к сообщению для вас и для доктора Окойе сведения службы безопасности. Посмотрите и дайте знать, что об этом думаете. Добрый доктор, бесспорно, предоставит вам все необходимое для решения – если уже не предоставила.

– По приказу этого человека меня неделю за неделей избивали насмерть, – сказал Джим. – А на меня он никогда не был так зол, как сейчас на тебя.

Наоми уже открыла приложение от службы безопасности. На экране появилось пространство колец в момент вспышки. Наоми пересмотрела столько отчетов Элви, что научилась его узнавать. Когда кольца загорелись, заливая светом застигнутые в пространстве корабли, изображение застыло, а потом фокус сместился. Перешел на станцию в центре. На светлом фоне выделялось темное пятнышко, а в открывшемся текстовом окне висело сообщение: «Соответствие 98,7 %».

– Вызывай Элви, – сказала Наоми.

Танака понимала, что видит сон, только сомневалась, свой ли. Она как будто находилась в пробитом сквозь голый камень тоннеле с заплатами от протечек – как старые коридоры Иннис-Шэллоу в ее марсианской юности, но во сне все спуталось, и она была уверена, что ничего подобного не видала. Где-то неподалеку вопил мужчина, и с этим криком для нее связалось имя: Нобуюки, – только она не знала, кто это.

Такие вещи, впрочем, в природе сна, а странным это представлялось только потому, что она балансировала на рваном краю бодрствования. А вот причина, отчего сон казался чужим, была тоньше. Не такая ткань эмоций. И их движение в мозгу. Она узнавала их одну за другой: обманутое доверие, паника, глубокая грусть от непоправимой ошибки. Она словно смотрела на картину, написанную Пикассо в стиле Ван Гога, – одновременно знакомую и чужую.

Согласно логике сна, она ощущала рядом другого, размышляющего о разных видах беспамятства: сон, сновидения, смерть. Этот разум был моложе нее и мужской, но для ее представлений о мужественности слишком мягкий. Нежная душа, захваченная одним с ней потоком.

А потом она ощутила вокруг них еще двоих, словно они в огромном кинотеатре смотрели фильм на большом экране. Иные сознания, иные личности перетекали друг в друга и проливались в нее. Неизвестно кому принадлежащие мысли, побуждения, впечатления, эмоции вздымались и уплывали, а она была снежинкой в метели.

«Если то, что называет себя „Алиана Танака“, оторвется и никогда больше не вернется в этот вихрь, – подумала она, – я и не замечу, что меня недостает».

Эта мысль прозвучала нашептанной в ухо угрозой. Танака захлебнулась криком и проснулась.

Глаза, открывшись, не узнали обстановки. Светлое в темноте – белье в затемненной комнате. В рамке на стене рукописные строки. Что-то на полу – нет, не татами. Она сказала себе, что должна все это узнавать. Не узнавала – пока что, но должна. Это же ее комната. Ее постель. Почему бы им выглядеть незнакомыми?

Потому что это комнаты станции Гевиттер. Не ее. Не свои. Выданы на время, как номер в отеле. Все кажется не своим, потому что это с точки зрения структуры всего лишь кратковременные отношения. Вот так понятно. Звучит как надо. Она выползла из-под одеяла и шагнула в крошечную ванную. Над раковиной зеркало во всю стену. Она встретила взгляд женщины в стекле и узнала ее.