Она осознает, что ее сущность жаждет испариться, утратить форму, распасться. Ее удерживает лишь воля Массасси. А так хочется ее отпустить. Прекратить борьбу. Кажется, что она боролась всю свою жизнь, и вдруг внутренний огонь погас. Это такое счастье.

Окружающие ее черные экраны выключены и не позволяют ей в последний раз взглянуть на Брешь. Поэтому она смотрит на солнце.

На его раскаленной поверхности она замечает три темных пятна – небольшие пустоты без света. Она хмурится – или, по крайней мере, представляет, что хмурится, ибо на самом деле ее лицо с открытым ртом не шевелится, – и смотрит внимательнее.

Дырки в солнце – маленькие пятна, и, чтобы их увидеть, приходится напрячься. Она смотрит, и на поверхности начинают разбегаться трещины – миниатюрные пальцы, которые соединяются в единую линию, грозящую вырасти и разделить солнце пополам.

Она видит искажение в движении неба, как будто его тянет к этому перекосу, к этим линиям света, сгибающим небесный свод, пытающимся создать брешь в звездах, отражающую брешь на земле.

Этому не бывать. Дело ее жизни не может исчезнуть с ее смертью. Новая цель придает ей сил, и Массасси концентрируется, еще раз сдерживая сущность, которая освещает раны, сияя, подобно звездам, жестким серебряным светом. Массасси возвращает контроль над телом, вновь запускает сердце, пробуждает мышцы и с размаху бьет кнопку запуска на своей амуниции.

Ее выбрасывает из кресла, и она поворачивается лицом к фигуре со снайперской винтовкой. Маска ассасина, замечает она, свисает с подбородка, тупо смотря на жертву. Пока убийца пытается осознать тот факт, что Массасси еще жива, рефлексы берут свое и он на автомате перезаряжает винтовку, на этот раз целясь в лицо.

Массасси поднимает брови, ее глаза горят, и сущность ассасина превращается в пепел. Еще одна жизнь в копилку к тем, что она уже забрала. Но Массасси не расстраивается, ибо кто будет плакать об одной пролитой капле, когда надо спасать океан?

Опыт говорит ей, что пора уходить. Не так просто удерживать сущность, пока истекаешь кровью. Если бы она верила, что ее подопечные все сделают, как надо, она бы позвала на помощь. Нет. Лучше все сделать самой. В конце концов, она всегда была одна, и ей так лучше.

Снаружи мир разрывается на части от взрывающихся боеголовок. Люди прячутся, люди умирают, а земля содрогается.

Массасси почти не замечает, что врезается в стены, отталкивает их, оставляя кровавые отпечатки ладоней.

К тому времени как она добирается до мастерской, тело начинает подводить. От потери крови вкупе с шоком хочется прилечь. Она сопротивляется и хватает паяльник и металлическую пластину.

Результат ужасен, особенно по сравнению с ее обычными творениями, но это все же работает. Шесть спасительных заклепок из серебра, чтобы заткнуть раны спереди и сзади. В ближайшие годы ее тело потребует восстановления – постоянной медикаментозной диеты и периодической починки органов. Она это принимает, готовая заплатить любую цену, чтобы продлить свою жизнь.

Подтягивая себя к окну, она выглядывает наружу и вновь смотрит на солнце. Три черные отметины более не марают его поверхность, но через лик светила все еще пролегает бледный след тончайшего пророческого шрама.

Проломы в небе тоже исчезают и возвращаются на юг, к Бреши, которая готовится разверзнуться.

Порядок вещей возвращается на круги своя, и Массасси откидывается на окно, упираясь головой в пластекло. Она жива, и, чтобы человечество выжило, ей нельзя умирать. Именно ее сила сдерживает как самих вторженцев, так и ту приливную волну, что выносит их в мир. Теперь она это видит. Пока она дышит, солнце в безопасности.

Веспер возвращается в покои Очертания со спящим мечом в руках. Серебряные крылья овивают ее руки. Козленок скачет ей навстречу, с надеждой принюхиваясь к девочке.

Самаэль занимает свое привычное место у левой стены, а Очертание стоит у окна спиной к Веспер.

– Тоска приближается. Когда я смотрю на юг, то вижу, как играет на небе ее сущность. Вижу, как она сражается, чтобы здесь укрепиться. Она все еще очень далеко, чтобы разглядеть ее детально, но у меня появилась интересная мысль. Желаешь выслушать?

Так как обе руки заняты оружием, она пытается протереть уставшие глаза плечом.

– Почему бы и нет?

– Увидев Тоску своими глазами и глазами Самаэля, я было изумлено ее странностью. Тоска показала мне, насколько мы изменились с тех пор, как оказались в этом мире. Если бы то я, которое прошло через Разлом, увидело бы меня нынешнего, оно бы не узнало себя. Я вижу Тоску и не могу ее понять – и чувствую страх. Разве не такова была ваша реакция, когда вы увидели нас?

– Почему ты считаешь, что Злость может ее остановить?

– Я думаю, что Злость станет для нее чем-то вроде яда, каковым она является для моего народа. Вероятно, понадобится больше времени, чем потребовалось, чтобы убить моего господина, но в итоге Тоска будет повержена.

– Но Узурпатор жил с этими ранами долгие годы!

– Другого пути нет.

– А если я это сделаю, то что получу взамен?

Очертание на мгновение замирает, затем вновь оживает:

– Не понимаю. Это не торги. Злость прибыла сюда именно для этого.

– Злость – возможно, но, если вы хотите послать Злость против Тоски, вам потребуюсь я.

– Да?

– Меч не желает попадать в руки кому-либо другому. Можно, конечно, попытаться, но это вряд ли кончится хорошо.

– Но ты точно так же, как и Злость, хочешь остановить Тоску. Почему ты торгуешься, если у тебя и так уже есть то, чего ты желаешь?

– Потому что нет никакого смысла идти против Тоски, если мы не сможем улучшить порядок вещей в мире после победы над ней.

– Интересно. Какова твоя цена?

– Я уничтожаю Тоску, а вы отбираете Новый Горизонт у Демагога.

– Соглашусь, Демагог нас предал, а нам нужен новый дом, если Тоска приблизится к Рухнувшему Дворцу.

Лицо Веспер кривится в мрачной ухмылке.

– Вообще-то это не всё.

– Говори.

– Отвоевав его, вы освобождаете людей. Всех рабов.

– Где мой народ найдет новые оболочки, если у нас не будет рабов?

– Не знаю. Может быть, мы сможем придумать какой-нибудь другой выход, но цена моя такова.

Очертание склоняет голову.

– Что думаешь, Самаэль?

– Я думаю, рабы умрут, если ты их освободишь.

Веспер трясет головой.