— Помню, — грустно улыбнулась Женя.

— Почему ты никуда не выходила?

— Мне было очень плохо… Я все время думала о войне и… о папе… И ты тоже… пропал куда-то…

Она села за свой туалетный столик и придвинула к себе свободный стул.

— Посиди! Я хоть погляжу на тебя.

Девушка замерла, не спуская с Александра своих сияющих глаз.

— Сегодня встретил я Аркадия с Соней, — рассказывал Саша. — Горячий парень, уже добровольцем хотел записаться…

— Какие глаза у тебя стали — чужие, серьезные, — со вздохом прошептала Женя.

— Спрашиваю его: на фронт, что ли, собрался? Ну да, говорит, только отставили, какой-то черт сунулся…

— Взрослым ты стал вдруг…

— Если бы я знал, говорит, кто военкому сказал, чтобы меня не брали, я бы ему показал, где федькина мать картошку копала!

— Если бы нам не расставаться никогда, всегда быть вместе! — мечтательно проговорила Женя.

Саша покраснел и чуть дрогнувшим голосом продолжал:

— Ну, а потом он, конечно, успокоился. Я ведь тоже в таком положении очутился. Сергей Иванович Нечаев сказал: «Даже мечтать о фронте забудь!» Спрашиваю: до каких пор? «Утро вечера, говорит, мудренее».

— Ты слышишь, что я говорю тебе? — нетерпеливо спросила Женя.

— Конечно, слышу…

— Ну, так помолчи! Я давно не видела тебя!

— Разве же давно…

— Да помолчи же! Я буду говорить, а ты слушай и молчи. Я видела тебя еще в мирное время, хотя это было четыре дня тому назад.

— Молчу, — покорился Саша.

НА ФРОНТ, НА ФРОНТ!..

Борис Щукин с горечью вспоминал слова Аркадия: «Тебя в армию, может, не возьмут: по здоровью не пройдешь».

Да, ему едва ли удастся стать воином. Ему не ходить в атаки, защищая свою Родину, не познать упоения честно выполненного солдатского долга!..

Борис вспомнил, как во время медицинского осмотра весной врач, поговорив с ним (Щукин тогда особенно заикался), заявил:

— В военное училище, молодой человек, дорога для вас закрыта: поступайте в институт.

Тогда он принял это известие без особого волнения: он готовил себя к мирному труду агронома. Разве мог он знать, что через какие-нибудь полтора месяца мирная жизнь кончится?

…Торопливо одевшись и позавтракав, Борис вышел за калитку и решительно направился к Лапчинским.

«Не может быть, чтобы майор Лапчинский не понял меня!» — раздумывал он, шагая через улицу.

Упрямо сжав губы, он неторопливо, но с заметным волнением открыл калитку и вошел во двор дома. На веранде мелькнуло белое платье Людмилы.

— К вам можно? — спросил Борис дрогнувшим голосом. — Здравствуйте!

Лицо Людмилы залилось ярким румянцем. Она улыбнулась и приветливо ответила:

— Здравствуйте, Борис! Что же вы к нам не ходите? Нельзя же так забывать знакомых! Вы к брату?

Щукин побледнел и, заикаясь, проговорил:

— Н-нет! Очень бы х-хотел увидеть в-вашего отца…

— Зачем? — вырвалось у Людмилы. — Он у себя в комнате… Входите, пожалуйста!

— Скажите ему, что п-пришел инвалид — поговорить п-по важному делу, — не глядя на девушку, продолжал Щукин.

— Я вас не понимаю, Борис! — удивилась девушка. — Какой инвалид? Неужели вы считаете себя инвалидом?

Она звонко расхохоталась, тряхнув короткой мальчишеской челкой.

— Д-да, я инвалид! — резко воскликнул Борис, — Разрешите мне п-поговорить с майором…

Он решительно поднялся на веранду, и Людмила с удивлением отметила эту необычайную для Бориса резкость и решительность.

Борис постучал в дверь. Затем, войдя в комнату и поздоровавшись, он сразу же стал говорить, стараясь сдержать горячность своей речи:

— Вот я пришел к вам проситься на фронт… Я с-су-мею бить врага и смогу погибнуть честной с-смертью! Единственный мой н-недостаток — з-заикание…

С мягкой улыбкой смотрел военком на Бориса.

— Простите, — возразил он, прищурив глаза. — Разве на фронт идут для того, чтобы умирать? Грош цена таким воинам. На фронт идут, чтобы бить врага, чтобы побеждать и жить.

Борис невесело усмехнулся.

— Да, я понимаю, что сказал неудачно… Но дело не в этом. Скажите, моя просьба бесполезна?

Военком внимательно посмотрел на юношу.

Вошла Людмила.

— Люся, оставь нас, — спокойно сказал майор.

— Пожалуйста, — недовольно отозвалась девушка и, выйдя на веранду, обиженно поглядела на окно.

Вскоре Борис вышел на веранду, сухо попрощался с Людмилой и быстро ушел.

— Папочка! Неужели же ты пошлешь его на фронт? — вскричала Людмила, вбегая в комнату. — Ведь он такой слабый, такой застенчивый… Да его сразу убьют!

Майор, прищурясь, посмотрел на дочь.

— Что это он тебя так интересует, Люся? Если бы он услыхал твои слова, вы бы, пожалуй, сделались врагами.

Людмила сердито посмотрела на отца и выбежала из комнаты.

«Нет-нет, я от своей цели не откажусь! — твердо решил Борис. — Все равно я буду в армии!»

Он не знал, как добиться цели и что делать дальше. Раньше он мечтал учиться в сельскохозяйственной академии, а теперь даже мысль об учебе казалась ему смешной. Разве можно было спокойно ходить на лекции, когда враг топтал родную землю! Книги в тяжелых, словно гранитных переплетах, грядки с арбузами, каучуконосы профессора Наумова — все было забыто.

Огорченный и взволнованный вернулся Борис из военкомата. Дома он застал Золотарева. Семен перелистывал альбом и переговаривался с Шурочкой, охорашивающейся перед зеркалом.

— Это что? — спрашивал он Шурочку. — Дендрарий? А это? Ласточкино гнездо?

Шурочка заглядывала через его плечо. У обоих были счастливые лица.

— А я за тобой! — вставая навстречу Борису, сказал Семен. — Целый час жду…

— Сводку не читал? — хмуро перебил его Борис.

Семен вздохнул.

— Под давлением превосходящих сил противника… Эх, тяжело на фронте! Но я думаю, мы скоро ударим.

Семен сообщил, что зашел по поручению Саши Никитина: сегодня у Сони Компаниец собираются выпускники Ленинской школы. Саша просил Бориса быть обязательно.

Он посмотрел на Шуру и добавил:

— Мы с Шурочкой пойдем, а ты нас сразу же догоняй! — И, уже направляясь к двери, крикнул: — Да, знаешь новость? Аркадия Юкова пока отставили от армии… Говорят, до особого распоряжения. Аркадий зол, как черт… Ну, мы пошли, догоняй!

Семен и Шурочка скрылись за дверью.

«Ага, вас догонишь!» — подумал Борис и, наскоро собравшись, вышел из дома.

Людмила в палисаднике поливала цветы. Борис дружелюбно улыбнулся ей, и ему стало радостно от ответной девичьей улыбки.

«Все равно, все равно я буду в армии! — твердил он сам себе. — Обращусь в какую-нибудь часть — и меня возьмут! Обязательно возьмут!»

Борис даже принялся насвистывать, бодро и быстро шагая в такт мелодии. И вдруг, взглянув в боковую улицу, резко остановился: нерешительно улыбаясь, к нему шел Костик Павловский. Вначале Щукин хотел отвернуться и пойти дальше. Но вид у Павловского был такой смущенный и извиняющийся, что сердце Бориса