минуту. Она знает, прекрасно знает, чем я занят! Я рассказывал ей, как эта книга важна для меня, но она специально кричит и не дает мне работать… Нет, с этим нужно что-то делать. Не могу больше… просто не могу… Хватит с меня… хватит! Я доведу дело до конца и этой ночью увижу, как рождается «Зверь во Тьме».

P. S.: Руки еще дрожат, но я должен записать любопытное наблюдение. Нужно использовать эту мысль в продолжении книги. Насколько мне стало понятно из рассказа Иериона, воители и заклинатели – это безжалостные, кровожадные машины в человеческой плоти, которые оберегают мир от Тьмы, но они являются некими уменьшенными, вобравшими только лучшее прообразами своего Отца, создавшего все живое на Земле, в том числе и людской род. Эти служители Света не ведают жалости ни к людям, ни к порождениям темной материи. Подавляющее большинство из них лишены любви, а движут ими лишь ненависть и извращенное подобие фанатической веры в миссию, которой Отец заменил им смысл жизни. Но все же именно в ненависти, как самом сильном из доступных чувств, воины Света черпают силы. Странно, но мне и, я уверен, многим другим уже этих слов будет достаточно для подтверждения причастности столь жестокого существа – Отца воинов Света – к сотворению человека. Мы такие же дети, брошенные Отцом и лишенные его любви. Должно быть, когда пришло время рождения человеческого рода, в большей степени мы появились из космической холодной пустоты и ненависти. И только ради издевательской насмешки, жестокой пытки нам позволили хоть немного любить, чтобы до конца дней наших мы могли мучительно осознавать, на что способно человеческое сердце и в каком прекрасном мире мы могли бы жить. Наблюдая за тем, что многие из нас делают с собой и своей жизнью, можно уверенно сказать: мы полностью оправдали старания нашего жестокого Создателя и, наверное, другого родителя не заслуживаем. Я не заслуживаю… и то, что я совершил, доказывает это.

Иерион исчез, но в моей голове еще звучит его голос. Он доносится из глубины дождливой ночи и говорит, что зверь уже близко и ждет меня во тьме. Надеюсь, это конец происходящего со мной безумия… Я не теряю веру, что все это только сон. Слишком реальный, затянувшийся, до ужаса мрачный сон. Потому как жить с осознанием реальности того, о чем поведал Иерион, и того, что я сделал ради полученных знаний, – невозможно. С моих рук буквально слезают кожа и мясо, и мне кажется, я даже вижу кости пальцев. Я попробовал прикоснуться ими к лицу и понял, что лучше бы не делал этого. Оно отвратительно, а вместо глаз я нашел две мокрые дыры. И все же я могу видеть. Так ведь не бывает, правда? Запаха или боли моего гниющего тела я не ощущаю, но все же наблюдать это невыносимо. Я выйду к Иериону в ночь, чтобы дослушать до конца его историю и передать ее в моей рукописи. Возможно, тогда я проснусь и услышу мамин голос. Она позовет меня, я обниму ее седую голову и скажу, как сильно люблю, несмотря ни на что… Господи, что же я натворил…

Нашлись зубы и глаза мертвеца. Андрей отдал дневник оперативнику, расстегнул верхние пуговицы рубашки и, ничего не говоря, вышел из квартиры на улицу. Начало темнеть, холодный ветер гнал по темному небу свинцовые тучи. Андрею стало нехорошо. Приехавшие по вызову полицейские не знали, что тело писавшего дневник человека уже несколько суток находится в морге, и, конечно, считали найденные записи сумасшедшим бредом. Но Кравцов хорошо помнил обезображенный труп Алексеева. Он действительно буквально развалился на части, а на руках практически по локти отсутствовали кожа и плоть. Удивительное, откровенно мистическое сходство между увиденным собственными глазами и записями в дневнике, сделанными за несколько дней до обнаружения мертвеца, заставляло Андрея верить в реальность описанного обезумевшим поэтом ужаса, пожравшего его самого и его больную старуху. Пытаясь найти объяснение произошедшему, у Кравцова возникли как минимум три версии.

Во-первых, Андрей предполагал, что экспертиза подтвердит принадлежность найденных в квартире останков трупу Алексеева, и в этом случае выходило так, что в момент написания дневника кто-то другой наносил ему увечья, несовместимые с жизнью, затем выволок на улицу и выпотрошил, как свинью. Можно предположить, Алексеев был мертв давно, еще в квартире, но проведенные в ночь на месте обнаружения тела экспертизы говорили об обратном. Трупные пятна на неповрежденных участках кожи указывали на то, что одержимый поэт умер всего за несколько часов до обнаружения и позиция тела его после смерти не изменялась.

На несколько минут хмурые небеса расступились. Над Петербургом показалось ярко-желтое солнце. Лучи света словно пронзили дождливый, серый день и застыли в воздухе, наполнив мерцающими бликами золота. Андрей перестроился в левый ряд и вспомнил, как ощутил у дома матери Алексеева пронзающий холод, подумав о второй версии. Гниющий заживо калека, в которого превратился кондуктор на третью ночь записи откровений Иериона, действительно вышел в темную ночь и с кем-то повстречался в темноте. Было бы очень интересно изучить файлы на компьютере Алексеева и почитать, что такого рассказал ему воображаемый Иерион.

Третья версия казалась более правдоподобной и рациональной, но почему-то в нее Андрей верил меньше всего. Если отбросить все мистические аспекты и предположить, что Алексеев изучал некие темные, оккультные знания, вызвавшие частые, продолжительные видения в образе горбатого старика с маской на лице; если найденные в квартире останки не принадлежат ему и пол в комнате залит чужой кровью, после убийства больной матери живой и невредимый, одержимый идеей закончить книгу писатель мог выйти среди ночи во двор, где действительно повстречал «зверя во тьме» и был убит. Но не мог же он за несколько дней в мельчайших подробностях описать муки, которым подвергнется? Если только дневник был написан заранее и не его рукой. Но и это возможно установить с помощью почерковедческой экспертизы.

Почти вся проезжая часть и машины на местах парковки у здания СК оказались заблокированы пятью микроавтобусами «Мерседес» с военными номерами, тремя спецавтомобилями спецназа «Викинг» и двумя «Уралами» внутренних войск. Первый «Урал» оказался пуст, во втором находились люди. Их лица за мокрыми стеклами окон казались размазанными бледными пятнами, совершенно безразличными к происходящему на улице. Сбавив скорость, Андрей проехал по оставшейся полосе, но дорогу ему перегородили двое мужчин с оружием. Один остался у капота, второй окинул взглядом госномер машины и подошел с водительской стороны. Андрей опустил стекло. Произошло что-то очень серьезное, если эти люди здесь. Как правило, их