за каждый

Глоток воды живой,

В часы последней жажды

Дарованный тобой,

За каждое движенье

Твоих прохладных рук,

За то, что утешенья

Не нахожу вокруг,

За то, что ты надежды

Уводишь, уходя,

И ткань твоей одежды

Из ветра и дождя.

17 ноября 1958

Трудно не согласиться с мыслью, что в стихах этих, написанных в одно время, поэт обращается к одной и той же женщине.

И еще три стихотворения 1958 года примыкают к этим трем – «Актер» (в рукописной серой тетради, по которой цитирую, без названия), «Кора» и «Оливы».

Истинный смысл стихотворения «Все кончается, как по звонку…» скрывался папой (прежде всего от жены) – и с помощью названия «Актер», и тем, что он помещал его в раздел «Сказки и рассказы». На самом деле – это горчайшее стихотворение о поруганной любви, об одиночестве, об обездоленности и безнадежности.

Все кончается, как по звонку,

На убогой театральной сцене:

Дранкой вверх несут мою тоску –

Душные лиловые сирени.

Я стою хмелен и одинок,

Будто нищий над своею шапкой,

А моя любимая со щек

Маков цвет стирает сальной тряпкой.

Я искусство ваше презирал.

С чем еще мне жизнь сравнить, скажите,

Если кто-то роль мою сыграл

В этом диком колесе событий?

Где же ты, счастливый мой двойник?

Ты, видать, увел меня с собою,

Потому что здесь чужой старик

Ссорится у зеркала с судьбою.

1 июня 1958

«Оливы» – одно из моих любимых стихотворений папы. И он мне его подарил в 1965 году, когда готовил к изданию сборник стихов «Земле – земное»[80]. Строка «Задвинут железный засов» ассоциируется с «железным занавесом», поэтому редактор попросил его заменить. Папа заменил на «В горах затерялся твой зов». Так что «железный засов» – это не политическое высказывание, это о личной судьбе. О судьбе и потерях.

Оливы

Дорога ведет под обрыв,

Где стала трава на колени

И призраки диких олив,

На камни рога положив,

Застыли, как стадо оленей.

Мне странно, что я еще жив

Средь стольких могил и видений.

Я стород вечерних часов

И серой листвы надо мною.

Осеннее небо мой кров.

Не помню я собственных снов

И слез твоих поздних не стою.

Давно у меня за спиною

Задвинут железный засов.

А где-то судьба моя прячет

Ключи у степного костра,

И спутник ее до утра

В багровой рубахе маячит.

Ключи она прячет и плачет

О том, что ей песня сестра

И в путь собираться пора.

Седые оливы, рога мне

Кладите на плечи теперь,

Кладите рога, как на камни:

Святой колыбелью была мне

Земля похорон и потерь.'

28 ноября 1958

«Кора», на мой взгляд, перекликается со стихотворением «Вечерний, сизокрылый…». Любимая женщина – это уходящий «благословенный свет», «луч дневной», тогда как жизнь поэта погружена в могильную тьму.

Кора[81]

Когда я вечную разлуку

Хлебну как ледяную ртуть,

Не уходи, но дай мне руку

И проводи в последний путь.

Постой у смертного порога

До темноты как луч дневной,

Побудь со мной еще немного

Хоть в трех аршинах надо мной.

Ужасный рот царицы Коры

Улыбкой привечает нас,

И душу обнажают взоры

Ее слепых загробных глаз.

12 декабря 1958

У него отняли счастье, а у его любимой – все, даже стихотворение «Вечерний, сизокрылый…», ей принадлежавшее. Начиная с 1974 года оно печатается с посвящением жене поэта.

Проходят годы, но та поздняя любовь остается с поэтом. И через десять лет он напишет последнее из стихотворений, обращенных к женщине, имя которой остается тайной.

Отнятая у меня, ночами

Плакавшая обо мне, в нестрогом

Черном платье, с детскими плечами,

Лучший дар, не возвращенный Богом,

Заклинаю прошлым, настоящим,

Крепче спи, не всхлипывай спросонок,

Не следи за мной зрачком косящим,

Ангел, олененок, соколенок.

Из камней Шумера, из пустыни

Аравийской, из какого круга

Памяти – в сиянии гордыни

Горло мне захлестываешь туго?

Я не знаю, где твоя держава,

Я не знаю, как сложить заклятье,

Чтобы снова потерять мне право

На твое дыханье, руки, платье.

4 марта 1968

«Меня всегда привлекают несчастные любови, не знаю почему» (Арсений Тарковский)[82].

Посвящения

1965 год. Прихожу к папе, он жил тогда возле станции метро «Аэропорт» на улице Черняховского. На столе, на стульях, на диванчике красного дерева разложены страницы машинописной рукописи – папа готовит к сдаче в издательство новый сборник. Он выйдет в «Советском писателе» в 1966 году под названием «Земле – земное». Папа весел и оживлен. «Иди скорей сюда!» – кричит он мне, не дожидаясь, пока я разденусь в передней и устрою на вешалке свое пальто. И, не давая мне опомниться, спрашивает: «Какое стихотворение посвятить тебе?» Я, подумав, отвечаю: «Оливы»! Папа находит среди листков рукописи тот, на котором напечатаны «Оливы», и пишет справа над стихотворением: «Марине Т.». Позже, даря мне уже вышедший сборник, он рядом с этим посвящением нарисует «меня» – хвостатую мышь.

«Таня, а что ты выбрала, покажи Марине», – говорит папа, обращаясь к Татьяне Алексеевне, которая помогает ему собирать рукопись. «Шиповник», – она показывает мне листок с посвящением, вписанным папиной рукой, – «Т.О.-Т.» (Татьяне Озерской-Тарковской). Это же посвящение появится перед стихотворением «Как золотая птичка…», написанным в 1944-м, еще до знакомства с Озерской (сборник «От юности до старости»). В сборнике «Стихотворения» посвящение Т.О.-Т. появится перед стихотворением «Вечерний, сизокрылый…», о любви к женщине, имя которой нам неизвестно. Это встреча с тем «благословенным светом», который посещает человека в особые, редкие минуты его существования, это воззвание к любимой человека, не находящего утешения в жизни и благодарного ей «за каждый глоток воды живой».

В книге «Земле – земное» тоже появилось посвящение-подарок. Стихотворение