— Что значит — ее версия?

— Ну, как она описывает это происшествие. Она тоже говорит, что машину вела она?

— Говорит? Не говорит, а в самом деле она вела.

— Да, но если ей, допустим, будет в этом случае угрожать судебное преследование?

Шерман на минуту онемел.

— Н-ну, я не могу себе представить, чтобы она… — «солгала», хотел было он сказать, но не сказал, потому что вообще-то это не так уж немыслимо. Ему становится страшно. — По крайней мере, каждый раз как я с ней обсуждал этот случай, она повторяла одну и ту же фразу: «В конце концов, за рулем-то сидела я». Когда я в первый раз, тогда же, завел разговор о том, чтобы обратиться в полицию, она сказала: «За рулем сидела я, мне и решать». Не знаю, конечно, все может быть, но… О господи!

— Я не хочу сеять у вас в душе сомнение, Шерман. Просто имейте в виду, что она — единственный человек, который может подтвердить ваши слова, и притом с риском для себя самой.

Шерман отвалился от стола. Пышнотелая воительница, которая сражалась в джунглях с ним бок о бок, а потом, скользкая, отдавалась ему на полу…

— Значит, если я теперь обращусь в полицию и расскажу, как все было, а она не подтвердит, то мое положение будет еще хуже, чем сейчас?

— Не исключено. Поймите, я не говорю, что она непременно откажется подтвердить ваши слова. Я просто хочу, чтобы вы ясно представляли себе свое положение.

— И что же, по-вашему, мне следует делать, Фредди?

— С кем вы об этом говорили?

— Ни с кем. Только с вами.

— А с Джуди?

— Нет. С Джуди, как вы понимаете, — тем более.

— Ну так и не говорите покамест ни с кем, даже с Джуди, без крайней необходимости. Но и тогда обязательно внушите ей, чтобы она помалкивала. Вы не представляете себе, как сказанное вами слово можно при желании вывернуть наизнанку и использовать против вас же. Я это наблюдал неоднократно.

Шерман усомнился, но кивнул.

— А я между тем, с вашего позволения, проконсультируюсь с одним знакомым юристом, который как раз специализируется в этой области.

— Здесь, в «Даннинг-Спонджете»?

— Нет.

— Потому что мне бы не хотелось, чтобы это дело гоняли, как мяч, по здешним коридорам.

— Не беспокойтесь. Я имею в виду другую фирму.

— Что за фирма?

— «Дершкин, Беллавита, Фишбейн и Шлоссель».

Длинный ряд слогов, неприятный, как дурной запах.

— Чем они занимаются?

— Всем понемногу. Но известностью пользуются как специалисты по уголовным делам.

— По уголовным делан?

Фредди улыбнулся.

— Не пугайтесь. Специалисты по уголовным делам помогают не одним уголовникам. К человеку, которого я имею в виду, мы уже не раз обращались. Его зовут Томас Киллиан. Очень толковый дядька. Ваших лет. Учился, кстати, в Йейле, в Йейльской юридической школе. Единственный ирландец — выпускник Йейльской юридической школы. И единственный выпускник Йейльской юридической школы, который ведет уголовные дела. Шучу, конечно.

А Шерман снова отваливается от стола, пораженный словами «уголовные дела». Фредди, снова ощутив себя хозяином положения, достает портсигар из слоновой кости с серебром, вытаскивает из-под зажима сигарету «Синиор Сервис», разминает и, прикурив, с глубоким удовлетворением затягивается.

— Я хочу знать его мнение, — объясняет он Шерману, — тем более что, судя по газетной публикации, дело приобрело политическую окраску. Томми Киллиан разберется тут гораздо лучше, чем я.

— «Дершкин, Кто-то и Шлофель»?

— «Дершкин, Беллавита, Фишбейн и Шлоссель», — поправляет Фредди. — Три еврея и один итальянец, да еще Томми Киллиан, ирландец. Видите ли, Шерман, адвокатская профессия в Нью-Йорке подверглась большой специализации. Как бы распалась на отдельные кланы… и кланчики… Вот, к примеру. Если бы мне нужно было защищаться от обвинения в небрежности за рулем автомобиля, я бы не хотел, чтобы мои интересы представлял кто-то из «Даннинг-Спонджета». Я бы обратился в одну из адвокатских фирм на южном конце Бродвея, которые только такими делами и занимаются. Они находятся на самой нижней ступени в адвокатуре. Всякие Беллавиты и Шлоссели — публика грубая, неотесанная, скользкая, сомнительная, вы даже себе представить не можете, какие они. И тем не менее я бы обратился только к ним. Они знают всех судей, секретарей, других адвокатов. Они умеют договариваться. Если в суде появится какой-нибудь Брэдшоу или Фарнсворт из «Даннинг-Спонджета», ничего не выйдет, с ним просто разговаривать не станут. То же самое и уголовное дело. Юристы-«уголовники» тоже не высшей пробы народец, но в делах определенного рода приходится прибегать к их услугам. И в данной ситуации Томми Киллиан — как раз подходящая фигура.

— Господи, — только и смог выговорить Шерман. Из всего того, что наговорил ему Фредди, в голове у него застряло одно: уголовное дело.

— Выше голову, Шерман!

Уголовное дело.

* * *

В операционном зале с ценными бумагами «Пирс-и-Пирса» Шермана встречает укоризненный взгляд Мюриел, ассистентки.

— Где ты был, Шерман? Я пыталась с тобой связаться.

— Да я… — Он хотел было повторить давешнюю ложь, да еще в приукрашенном виде, но ее лицо предупреждает, что так он только хуже запутается. — Ну ладно, в чем дело?

— Сразу, как ты ушел, поступил новый выпуск «Файделити Мьючуалс» на двести миллионов. Я позвонила в «Полсек и Фрэгнер», но тебя там не было, и они тебя даже не ждали. Арнольд недоволен, Шерман. Хочет тебя видеть.

— Иду, — говорит Шерман и поворачивает к своему столу.

— Постой, — окликает его Мюриел. — Еще тебя искал этот парень из Парижа. Четыре раза звонил. Месье Леви. Сказал, что ты должен был ему отзвонить. И велел передать тебе: девяносто три, окончательно. Сказал, что ты поймешь.

В 4.15 Крамер и двое следователей, Мартин и Гольдберг, в партикулярном «додже» подъехали к кварталам Эдгара По. Демонстрация назначена на пять. Здешний жилой квартал был спроектирован в «зеленую» эпоху искоренения трущоб. Замысел проектировщиков состоял в том, чтобы возвести башни прямо на зеленом травянистом участке, где будут резвиться детишки, а вдоль извилистых тропинок на скамеечках под тенистыми деревьями рассядутся старики. Обернулось же дело тем, что резвящиеся детишки в первый же месяц ободрали и выломали саженцы тенистых деревьев и старикам, которые сдуру вздумали бы посидеть вдоль извилистых тропинок, грозила не менее жестокая расправа. Теперь квартал представлял собой нагромождение закопченных кирпичных строений, вздымающихся кверху из россыпей шлака и утоптанной голой земли. Бетонные столбики, на которых некогда покоились зеленые досочки скамеек, торчат оголенные, точно древние руины.