Прошло не так уж и много времени, и филистимляне вернулись, пылая мстительным чувством. На сей раз полки, батальоны и взводы филистимские, набранные по всем их большим городам, были укомплектованы полностью. И снова шеренги их, выступившие на Иерусалим из селений приморской равнины, заполнили долину Рефаимскую, однако теперь они сильно умножились и устрашали зрение. Когда мы увидели их, Иоава аж затрясло от радостного предвкушения. Отроду не видел я человека, которому так не терпелось ввязаться в драку.

— Явились! — Как будто он их ждал и дождаться не мог. Иоав хлопал в ладоши, ноздри его раздувались, точно у почуявшего пламя боевого коня. — Давай ударим по ним сверху и дадим хоть паре дюжин из них повод для сожалений.

— Не лучше ли ударить по ним так, чтобы хороший повод для сожалений появился у всех них? — задумчиво откликнулся я.

— Что ты хочешь сказать?

— Я должен все обмозговать, — ответил я. Дело предстояло серьезное. Я позаимствовал у Авиафара ефод и удалился в лес, чтобы получить от Бога гарантии.

— Идти ли мне против филистимлян, как прежде? Предашь ли их в руки мои?

И Господь ответил:

— Нет.

На какой-то миг я онемел от изумления.

— Нет?

— Нет.

— Что значит «нет»? — Я рассердился. — Ты не предашь их в руки мои?

И Господь сказал:

— Не выходи навстречу филистимлянам, как выходил прежде.

— А чего же тогда?

— Но зайди им с тылу и иди к ним со стороны тутовой рощи.

— С тылу?

— С тылу.

— Как это «с тылу»?

— Да обойди их сзади. Напади из засады, возьми их врасплох.

— Ты не поверишь, Господи, — сказал я, — но у меня, когда я шел сюда, сидела в голове та же самая мысль: подкрасться к ним со стороны тутовых рощ, что стоят по краям равнины, и ударить с флангов, взять их врасплох.

— Конечно-конечно.

— Но вот что меня беспокоит, Господи, так это шум, который мы будем производить в рощах, подбираясь к ним поближе и приготовляясь к атаке. А вдруг они нас услышат? Предашь Ты их мне или не предашь?

— По-моему, об этом ты Меня уже спрашивал.

— Так Ты же мне толком и не ответил. Ты просто скажи — да или нет.

— Да предам же, предам, — сказал Бог. — Какого еще рожна тебе нужно?

— Да вот насчет шума.

— Зайди им с тылу и иди к ним со стороны тутовой рощи. Говорил Я тебе «с тылу» или не говорил? А как подберешься поближе — жди.

— Ждать?

— Да. Ветра. И чтобы никто ни слова, ни шепота. А когда услышишь шум ветра, как бы идущего по вершинам тутовых дерев, только тогда и двигайся. Пусть движение ветвей станет вам сигналом. Они не будут знать, где ты, пока ты на них не насядешь. Вот так Я и предам всех их в руки твои.

И это, как я теперь понимаю, был последний мой разговор с Богом. Время летит. Прошло тридцать лет, а кажется, будто все это случилось только вчера. И если не считать семи дней, проведенных мною в молитве, когда болезнь поразила мое дитя и я целую ночь пролежал на земле, я разговаривал с Ним всего один раз, когда Он наслал на Израиль моровую язву из-за проведенной мною переписи населения, которую все восприняли с неудовольствием. То Он спасает нас, то убивает. Люди мерли как мухи от болезни Его, не помогал и ароматический кипер из виноградников Енгедских, который мы носили на шее в полотняных ладанках. Кипер хорош от заушницы, а против бубонной чумы он бессилен. Вся страна тогда пропахла кипером. Даже Иоав и тот возражал против устроенной мной регистрации душ человеческих, которые принадлежали моему Богу, а не моему правительству.

— Моисей же это проделал, — спорил я с ним. — Почитай Числа.

— Да разве ты Моисей?

Но я настоял на своем, мне нужны были данные для планирования воинского призыва и налогообложения. Дьявол толкнул меня под руку. И умерло из народа, от Дана до Вирсавии, семьдесят тысяч человек. И когда я увидел, как Ангел, поражавший людей, простер руку свою на Иерусалим, чтобы опустошить его, я пожалел о бедствии своем и закричал в страхе: «Что ты делаешь, что творишь! Вот, я согрешил, я поступил беззаконно. А эти овцы, что сделали они? Пусть же рука Твоя обратится на меня и на дом отца моего. Остановись, остановись! Что вы там все, охренели, что ли?»

Я не очень тогда понимал, с кем говорю — с Ангелом или с Богом. Как бы там ни было, Бог демонстративно не снизошел до ответа мне, обратившись вместо того к Ангелу и сказав: «Довольно. Теперь опусти руку твою». Так что Иерусалим уцелел, хоть и был он на волосок от гибели. А Бог сказал мне через пророка Его: купи гумно, на котором стоял Ангел, и поставь там жертвенник. Вот в конечном итоге и все, потребовавшееся для того, чтобы умиротворить наше гневное Божество, — еще один дурацкий жертвенник. Нужен он Ему был? Как бальзам Галааду, как рыбьи садки Есевону. Зачем Ему вообще столько жертвенников? Оба мы вели себя как последние дураки — что я, что Бог.

Во второй битве Рефаимской мы вели себя гораздо умнее, мы работали как одна команда, и план наш касательно использования тутовых дерев в качестве прикрытия выполнили безупречно. Все прошло как по маслу. Когда нас достиг ветерок прилетевший с моря Филистимского, мы пошли в обход, мы продвигались вперед под все усиливавшийся шумливый шелест листвы. Ветер был нашим сигналом. Звуки наших шагов потонули в естественном гомоне леса, и мы все разом ударили по рядам неповоротливых воинов в тяжелых доспехах построившихся в боевые порядки лицом к пустоте, ударили с двух сторон, испуская безумные, кровь леденящие вопли. Для филистимлян это было полной неожиданностью. Впрочем, чего еще и ждать от людей, которым хватило ума во второй раз заявиться на то самое поле, с которого их недавно выбили, и построиться точно так же, как в первый, — вместо того чтобы разделиться на колонны и, подойдя к городу, осадить его? Застигнутые нашими фланговыми ударами врасплох, они не смогли перестроиться, а, пытаясь отразить наш наскок, только рубили друг друга. Все, что им оставалось, — это развернуться налево кругом и удариться в бегство. Мы гнали их без передышки. Пяти главных городов филистимских мне было мало. Мы преследовали и разили филистимлян от Гаваи до Газера, и в конце концов, принудив их к безоговорочной капитуляции, искоренили без следа то немногое, что сходило у них за культуру.

Я посадил в Гефе судебных приставов. Я отнял у филистимлян все их железо. И всю рыбу тоже. Я перековал их мечи на орала, а копья их на рыболовные крючки, так что больше они воевать не могли, разве только на моей стороне. Я взял их кузнецов, плавильщиков и рудокопов и повелел им обучить нас работе с металлом. Я принял на службу Еффея Гефянина и с ним еще шестьсот филистимлян — того самого Еффея, который, даром что я вторично лишил его родины, поразил меня своей преданностью в самое сердце, когда нам пришлось бежать из Иерусалима и я освободил его от присяги, разрешив ему искать службы у Авессалома. Чуть ли не за одну ночь я совершил квантовый переход в современный мир — я взял народ Израиля и вывел его из бронзового века в железный, который оказался для нас золотым.