Отдельной характеристикой, которая была предложена в качестве атрибута науки, является понятие байесовского мышления. Байесовское мышление — это процесс, при котором ученые взвешивают относительные вероятности истинности теории по мере появления все большего количества доказательств, а не бинарное мышление истина/ложь, к которому люди, кажется, более предрасположены (простое мышление «да/нет»). Такой подход требует особого навыка плавно изменять свое мнение в зависимости от степени убеждений, по мере того как становится доступным больше информации. Это не просто готовность отказаться от мнения, которого придерживался ранее; напротив, это умение одновременно придерживаться нескольких возможных убеждений с относительной вероятностью для каждого из них.

И склонность к опровержению гипотез, и байесовское мышление были отвергнуты некоторыми науковедами как значимые атрибуты науки, потому что некоторые ученые явно не обладают такими качествами. Как я уже говорил, некоторые ученые столь же упорно держатся за свои ошибочные теории, как и большинство людей — за свои суеверия. Фишер так и не отказался от теории, что рак вызывает курение, несмотря на массив опровергающих данных. Несмотря на огромное количество неопровержимых доказательств того, что N-лучи не существуют, сам доктор Блондло никогда не отказывался от этой идеи; напротив, он продолжал изучать N-лучи до своей смерти. Когда было показано, что вывод доктора Уэйкфилда о том, что прививки от кори связаны с аутизмом, не выдерживает контролируемой проверки, доктор Уэйкфилд не согласился с этой точкой зрения и придерживался своей первоначальной теории. Эта тенденция верна как для широких парадигм, так и для частных наблюдений. Список можно продолжать и продолжать, и каждые десять лет к нему добавляются новые строки. Такая склонность к приверженности идее представляет собой эвристику человека, получившую название иррациональное усиление (escalation of commitment), и является распространенным поведенческим шаблоном как внутри науки, так и за ее пределами. По сути, как только кто-то вкладывает ресурсы (например, деньги, профессиональное доверие и т. д.) в идею или подход, у него тут же возникает приверженность к этой стратегии, а иначе в случае неудачи придется признать ошибку и согласиться, что ресурсы были потрачены впустую.

Тенденция искать костыли и подпорки для своих идей, конечно же, не ограничивается теми, кто занял ошибочную позицию. Когда Галилей утверждал, что Земля вращается вокруг своей оси, он хорошо осознавал тот факт, что если это так, то на экваторе должен дуть круговой ветер со скоростью 1000 миль в час (согласно системе знаний того времени), однако такого ветра не было. Более того, теория Галилея предсказывала, что летом и зимой Земля будет находиться в разных положениях. Таким образом, угол наблюдения звезд на небосклоне должен меняться при смене сезона (параллактический сдвиг). Когда были проведены измерения, никакого параллактического сдвига не обнаружилось, что выглядело веским доводом против гелиоцентрической системы. Однако в ответ Галилей сказал, что звезды находятся настолько далеко, что такой сдвиг будет неизмеримым имеющимися инструментами. В то время это, должно быть, выглядело как суета в попытках спасти гипотезу. Современники Галилея не могли измерить, насколько далеки звезды; соответственно, его ответ выходил далеко за рамки проверяемости.

Но вся штука в том, что Галилей оказался прав, а Блондло — неправ[241]. Первый считается одним из величайших ученых всех времен. Ученые пытаются выяснить, как Галилей пришел к своему открытию, а Блондло высмеивают за его ошибки[242]. Однако, по сути, они занимались одним и тем же. Они влюбились в свою гипотезу и старательно отвергали доводы, которые опровергали ее, одновременно развивая идеи, которые ее поддерживали. Тот факт, что Галилей был прав, а Блондло ошибался, является случайностью, а не отличительным признаком. Ученый, как и любой другой человек, может влюбиться в свои идеи и упорно придерживаться их, несмотря на опровержения. Люди обычно не мыслят по-байесовски; они не занимают беспристрастную позицию и не корректируют относительное убеждение по мере поступления новых данных. Напротив, они являются преданными концептуальными моногамистами, которые не решаются, а во многих случаях и не желают разводиться со своими интеллектуальными супругами[243].

Научное общество смягчает последствия небайесовского мышления отдельных ученых и их склонности влюбляться в свои идеи и хранить им верность даже перед лицом огромного количества опровержений. Как проницательно заметил Томас Кун, новые идеи и парадигмы редко принимают, потому что старая гвардия убедилась, что они ошибочны; скорее, приходит молодое поколение, воспитанное в контексте новой идеи, а старая гвардия в конце концов умирает. Поскольку научные общества со временем расширяются, новые мыслители постоянно знакомятся с парадигмами и могут иначе взглянуть на мышление и данные, не будучи подверженными предубеждениям предыдущего поколения. Поэтому научное сообщество со временем смягчает близорукую и трагическую преданность, которую отдельные люди (или даже группы) могут проявлять по отношению к ошибочной идее.

Как указывал Кун (и другие), существенной частью научных парадигм и обществ является процесс внушения людям этой парадигмы. Процесс научного образования в определенной области науки состоит из изучения языка этой области, определений научных объектов, используемых схем категоризации, аксиом и предпосылок, а также системы убеждений. Для профессиональных ученых не существует tabula rasa — чистого листа; студент получает предметные знания о научной области через фильтр настоящего. Чрезвычайно трудно, почти невозможно начать карьеру иконоборца. Завоевание авторитета само по себе подразумевает интеллектуальные атаки в адрес доминирующих парадигм. Те молодые провидцы, которые действительно совершают великие прорывы, обычно обучаются у именитых и хорошо зарекомендовавших себя членов истеблишмента и часто проводят свои бунтарские исследования под их защитой.

Тем не менее если существует реальное и воспроизводимое природное явление, которое не согласуется с нашими лучшими теориями, его невозможно скрывать, хотя можно долго и упорно игнорировать, отвергая по надуманным причинам, либо, что более типично, просто избегать смотреть правде в глаза. Тем не менее следующие поколения ученых будут наблюдать явление снова и снова, пока не найдут для него место в новой парадигме. Именно таким способом научное сообщество компенсирует естественную склонность человека увлекаться идеей, а затем подгонять под нее данные. Хотя от необходимости смены поколений в научных обществах веет могильным холодом, наука таким образом противостоит индивидуальным предубеждениям, подгонке фактов, иррациональному усилению и т. д. Это одна из причин, почему наука должна подвергать теории критическому анализу на протяжении времени, превышающего продолжительность жизни человека. По несколько мрачным словам известного физика Макса Планка: «Науку движут вперед только похороны».