На прилагаемом чертеже (рис. 57) мы имеем две линии aub совершенно одинаковой длины, но этому трудно поверить, глядя на рисунок: впечатление совершенно изменяется вследствие прибавок на концах их. Точно так же изображенные на рис. 55 и 56 четырехугольники суть точные квадраты: но, вследствие расположения линий, один кажется длиннее, а другой — шире. Подобных фигур можно начертить очень много. На основании этих простых примеров можно легко судить, насколько увеличивается вероятность ошибки при определении величины предмета на глазомере под открытым небом и при неблагоприятных для наблюдения обстоятельствах. Брэм в своей «Жизни животных» делает такое замечание: «По собственному опыту я знаю, как необычайно трудно определить правильно длину змеи. Когда случалось с меркой в руках проверять показания людей, даже очень опытных, то оказывалось, что они были весьма ошибочны. Даже имея дело с небольшими змеями, не более метра длины, находящимися в полном покое и дающими возможность хорошо вглядеться в них, ничего не стоит ошибиться на целую треть; при определении величины змей длиннее 3 м трудность определения и вероятность ошибки делается вдвое и даже втрое больше. Когда же змея движется, то угадать длину ее делается совершенно невозможным. Я не знаю, от чего это зависит, но убедился, что все решительно ошибаются, и притом всегда в смысле преувеличения, сколько бы раз ни повторялся опыт. Ошибка узнается только в тех случаях, когда есть возможность пустить в ход мерку. Ничего нет удивительного, если воображение туземцев со свойственной южным народам пылкостью и не знающее никаких границ преувеличивает длину змеи в 3 или 4 раза. Тот самый индеец, или южноамериканец, который с видом полной правдивости уверяет, что видел и убивал змей в 15 м длины, заявляет хладнокровному исследователю, убившему змею в 6 м, что это чудовище по длине превышает все, что он „когда-либо видел». Эти замечания подтверждаются и с других сторон. Если, таким образом, даже достоверные натуралисты, несмотря на опытность, принуждены сознаться в своем бессилии точно определять величину, то становится очевидным, как мало можно доверять показаниям разных древних авторов о зверях необыкновенной величины и т. д. Нужно заметить, что эти ошибки вовсе не зависят от страха наблюдателя при виде чудовища.

Я проверял показания Брэма посредством канатов различной длины, положенных изгибами на траве. Четыре опытных наблюдателя на глазомер определяли их длину, а затем была прикинута мерка. Деланные при этом ошибки были меньше приводимых Брэмом, но зато были постоянны. Длина моих искусственных змей, короче 2 м, всегда определялась меньше настоящей; у более длинных — ошибка была обратная. Величина ошибок была очень различна у разных наблюдателей. От 1/20 до 1/30 у более опытных и от 1/8 до 1 /4 у менее опытных. Причина того, что наши ошибки были меньше указанных Брэмом, я думаю, заключалась в том, что наши змеи были несколько безопаснее настоящих, и мы смело могли подходить ближе и выбирать для наблюдения удобную позицию.

Совершенно такие же неправильности мы видим при глазомерном определении расстояний. Только очень немногие лица способны сделать это достаточно точно. При сколько-нибудь значительных расстояниях величина ошибки иногда во много раз превосходит самое расстояние, и даже у очень опытных наблюдателей ошибка редко бывает менее 1/10.

По этому поводу мне пришлось просмотреть кое-какие таблицы военных упражнений. Расстояния определялись глазомерно от 100 до 2100 м. Ошибки колебались от 1/10 у опытных до 1/6 малоопытных.

При подобных упражнениях ошибки бывают в обе стороны, главным образом, в зависимости от погоды и состояния атмосферы. При дожде, тумане и т. п., когда очертания предметов неясны, они кажутся дальше действительного; при ясной погоде, когда очертания предметов выражены резко, бывает обратное.

Из всего сказанного следует: величина и отдаленность предметов могут быть определены только приблизительно; при неблагоприятных условиях неточности могут быть очень велики.

Подобно зрению, и слух может быть источником значительных ошибок, если звуковые впечатления так слабы и неясны, что точное восприятие их невозможно; об этом придется говорить после. Дальнейшим частым источником ошибок является то обстоятельство, что наш слуховой орган не имеет особого приспособления для определения направлений звука. Мы судим об этом по тому, каким ухом мы лучше слышим звук и при помощи некоторых приспособлений ушных раковин, но всегда получается только приблизительное определение, к тому же возможное только в открытом месте или в правильном помещении, в котором немного вещей. В загроможденном пространстве такое определение становится совершенно невозможным. Сидя, напр., в своей комнате, мы слышим шум экипажа на улице; по силе звука мы можем судить о приближении или удалении экипажа, но совершенно не можем угадать его направления. Если много лиц сидят за столом и кто-нибудь из них будет царапать одну из ножек стола, то обыкновенно невозможно определить, с какой стороны исходит звук, но, зная характер звука, можно всегда угадать, что он исходит от стола. Если же дело идет о неизвестном звуке, о происхождении и причине которого можно только догадываться, то становится совершенно невозможно различить, откуда идет звук. Я делал опыты в этом направлении; одни из присутствующих думали, что звук идет от пола, другие — что от стен, третьи указывали на водопроводную трубу в углу комнаты; на самом деле я касался маленьким аппаратиком ножки стола, за которым все сидели. Из этого следует, что исходная точка звука может быть точно определена только при крайне благоприятных условиях. При незнакомом характере звука такое определение делается почти всегда невозможным.

Рис. 58. Верхняя линия кажется короче

Поэтому когда в рассказах о спиритических сеансах передают, что «стуки» исходили из всех углов комнаты, даже вдали от медиума, то таким заявлениям нельзя придавать никакого значения. Медиум отлично может производить какой угодно звук, а присутствующие этого не заметят. Вся суть чревовещания, игравшего такую роль в магических операциях всех времен, состоит в том, что присутствующие не могут определить исходный пункт необычайного звука.

Наибольшее доверие мы склонны питать к нашему осязанию в тесном смысле, а также в виде ощущения давления и температуры. Когда хотят указать на достоверность чего-нибудь, то говорят: «В этом можно осязательно убедиться». К сожалению, и осязание нас часто обманывает: ощущение давления и холода остается некоторое время после того, как причина ощущения уже перестала действовать.

Рис. 59. Вертикальные лини кажутся непараллельными

На этом свойстве основан известный фокус: ловкий артист кладет нам на руку монету и сильно ее придавливает, затем велит сжать руку в кулак. Мы ясно чувствуем, что монета в руке, тогда как, на самом деле, она была им удалена. Этот опыт удается еще лучше при холодном предмете. Если положить очень холодную руку на руку другого человека, то можно ее отнять и участник опыта этого не заметит, конечно, если не увидит движения. На этом был основан один из ловких фокусов мисс Фай. Охладивши руки ледяной водою, она садилась рядом с «контролирующей» особой и их закрывали одеялом по шею. Сосед с правой стороны берет ее правую руку, а левую она кладет сверху его руки. Тогда начинаются «проявления». Кто не знает сути дела, будет глубоко убежден, что ее левая рука покоится в его руке, потому что он продолжает ощущать холод, между тем как, на самом деле, рука отнята еще при начале манифестации и действует свободно. Такого рода проделки, вероятно, нередко повторяются спиритами в темноте.