Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он посмотрел на меня виноватым взглядом маленького сорванца, который только что съел целый яблочный пирог.
– Я решил уберечь тебя от зрелища изуверств.
Макгрей выхватил у меня свечу и, пока я, разинув рот, смотрел на это непотребство, успел сходить к столу библиотекаря и принести поддельную книгу, которую выдали нам ведьмы. Он поставил карандашницу со свечой на читательский стол и принялся выдирать из обложки и эту книгу.
– Так даже лучше будет, – заявил он, не прекращая свою разрушительную деятельность. – Вложим страницы этой в старый переплет. Чванливые оксфордские говнюки еще нескоро заметят, что…
– Да как ты мог так поступить? Эта книга – реликвия! Она была предметом старины еще в те дни, когда Генрих VIII возлег со своей первой потаскухой!
– Либо книга, либо наши жизни, – отрезал он. – Все сразу не спасти.
Он раскрыл старый переплет – цепь все еще была на своем месте – и вставил в него подложные страницы. Размеры сошлись идеально.
– Надо их как-то скрепить, – сказал он.
– Серьезно? – воскликнул я, но Девятипалый даже не заметил сарказма.
– Ага. Гуммиарабиком, иголкой с ниткой – чем угодно.
Я сделал глубокий вдох, пытаясь убедить себя, что пути назад уже нет.
– В столе библиотекаря есть швейный набор, – сообщил я. – В нижнем левом ящике.
На сей раз он все-таки зажег свою свечу, а мне оставил мою.
– Хорошо. Прикинь пока, как шить одной рукой.
– Этим будешь заниматься ты, – огрызнулся я, но его уже рядом не было.
Я неловко поднял старинный переплет, который оказался куда тяжелее, чем я ожидал.
Я принялся рассматривать место, где передняя обложка соединялась с корешком. Толстую дубовую дощечку прикрывала кожа – теперь с оборванным краем. Древесина лет пятьсот не видела солнечного света – до той роковой ночи, когда пустоголовый шотландец проник в…
Что-то отразило свет. Нечто почти белое в сравнении с темной древесиной и кожей. Между ними был всунут лист бумаги. Я поднес свечу поближе и присмотрелся к разодранному шву. Этим стежкам, пусть и не новым с виду, явно было меньше пятисот лет.
Я приподнял обложку, оттянув дощечку от кожи, как раскрыл бы конверт. Не чувствуя боли в сломанной руке, я вытащил оттуда несколько аккуратно сложенных листов хлопковой бумаги.
Прежде чем развернуть их, прежде чем сосредоточить внимание на чернильных письменах, я подумал о Кэролайн Ардгласс. Я вспомнил, как бедняжка призналась йоркской шайке, что вынула из старой немецкой книги миниатюру с мальчиком, спрятанную под обложкой. Похоже, древние книги были у ведьм излюбленным тайником.
Макгрей уже возвращался – моток ниток в его руке выглядел до нелепого крошечным.
– Так, ладненько, я в жизни и носка не заштопал, но посмотрим, что тут… А это еще что, черт подери, такое?
– Думаю… это и есть причина, по которой Белене понадобилась эта книга, – сказал я и поднял бумаги. На вид они были довольно старыми, но все же не до такой степени, как книга, в которой они были спрятаны.
Макгрей отложил моток, пододвинул стул и потянулся к бумагам.
– Р-руки! – рявкнул я. – Видел я, на что они способны.
С величайшей осторожностью я разгладил листы на столе, и мы склонились над ними. Первая страница была заполнена аккуратным, мелким почерком – затейливыми, выведенными на старомодный манер буквами.
Ничто, абсолютно ничто не могло подготовить меня к тому, что мне предстояло прочесть.
Лондон, 9 июля, 1818
Уважаемая Мадам,
Благодарю за то, что вы прислали нам детский портрет д’Эсте. Мы понимаем, что вашему волынщику пришлось приложить немало усилий, чтобы завладеть им.
Бастард д’Эсте – несомненно, идеальный выбор для нашего предприятия. Подбородок, губы, даже брови – все в точности как у Георга III.
Хочу особо подчеркнуть, насколько важно, чтобы у д’Эсте не осталось никаких воспоминаний о ночных деяниях. Август и так уже вертит отцом, как хочет, и мы не станем потакать его прихотям с той же готовностью, что и старый Сассекс. Полагаю, у леди вашего ремесла это не вызовет затруднений; мне ненавистна мысль о том, что нам пришлось бы избавиться от юноши навсегда.
Моя дорогая Виктория осознает свою роль в этом предприятии и добросовестно пьет настои, прописанные вашими сестрами из Ланкашира. Ее настроение и расположение духа улучшаются день ото дня.
Однако нам понадобится больше настоя. Отправьте его туда же, куда и прежде, но не раньше, чем послезавтра – в этот день состоится наше бракосочетание.
Почти сразу после этого мы, как и планировали, поедем в Аморбах. Я сообщу точную дату, как только она будет выбрана. Предприятие, по возможности, лучше будет осуществить, пока мы в пути. Однако мы пригласили юношу встретиться с нами в Баварии – на случай, если случится нечто непредвиденное. Подготовьте его.
Не вздумайте опять нас подвести.
P. S. Я сдержал свое обещание: подписался собственным именем и поставил дату на этом послании. НЕ воспринимайте это как слабость, Мадам. Если хоть кто-то – вы или ваши сестры – предаст огласке любую часть нашего соглашения, сколь бы незначительной она ни была, вы поплатитесь десятикратно. Как вам известно, у нас достаточно людей и средств.
41
Мы с Макгреем застыли с открытыми ртами и долго не могли отвести глаз от документа.
Сердце мое колотилось как безумное, и я оторвался от письма, лишь когда воск начал капать на читательский стол. Я поправил свечу в карандашнице, а Макгрей поднес к свету другие страницы.
Те выглядели столь же старыми, но текст на них был написан уксусом, и некогда проявившиеся от нагрева буквы теперь были едва различимы. Мне пришлось прищуриться, чтобы прочесть хотя бы заголовки. Один гласил «Для крепкого сна», далее перечислялись всевозможные ингредиенты. Я разобрал лишь строку с «растолченными в вине семенами мака».
Последний лист, исписанный неровным почерком, при виде которого я поежился, гласил «Для сильного семени».
Взгляд Макгрея – в нем пылал восторг – перебегал с одного документа на другой. Однако дар речи он обрел отнюдь не сразу.
– Я вроде как догадываюсь, кто все эти люди, – пробормотал он, указывая на имена в первом письме, – но ты все-таки подтверди, прав ли я.
Он пододвинул письмо ко мне.
– П. Эдвард… – прочел я