Только благодаря тому, что данные на бомбометание Лебедев не рассчитывал, а бомбил с целью скорей освободиться от бомб (по этому принципу он работал, наверное, и при других боевых полетах), и тому, что ведомые экипажи, зная, что они находятся на территории Эстонии, по сигналу ведущего бомб не сбросили – это безобразное бомбометание не повлекло за собой ни человеческих жертв, ни материальных потерь дружественному нам государству.

Вместо серьезных и продуманных действий в целях восстановления утерянной ориентировки, Круглов и Лебедев прошли на большой скорости свой аэродром и продолжали полет с курсом на юг.

Над аэродромом ведомые вышли из строя, заходили вперед ведущего, делали ему знаки, что проходят свой аэродром, однако Круглов и Лебедев, упорные в своем нежелании восстанавливать ориентировку, ушли в р[айо]н Риги, уведя с собой ведомого ст[аршего] лейтенанта Сапогова.

Не восстановившись и в р[айо]не Риги, Круглов и Лебедев продолжали дальше полет на юг. Видя это, ведомый Сапогов ушел от ведущих, пришел на свой аэродром и произвел посадку.

Экипаж Круглова в 14.05 передал по радио, что идет на вынужденную посадку без указания места.

Как выяснилось впоследствии, экипаж Круглова, пролетев Эстонию, Латвию и Литву, произвел посадку в Минске (БССР).

Этот безобразно-позорный случай мог произойти только потому, что Круглов и Лебедев, забыв свое высокое звание командиров ВВС Красной Армии, на протяжении всего полета действовали необдуманно, в панике и не вели никаких даже самых элементарных навигационных расчетов в воздухе.

Только забвением чувства ответственности, трусостью и паникой, недостойной командира РККА, можно объяснить тот факт, что Круглов и Лебедев, будучи ведущими группы, бросили свою группу на неизвестной для них территории (по их убеждению – территории пр[отивни]ка), и ушли от [н]ее в южном направлении без всяких встречающихся в бою реальных опасностей.

Даже оставшийся в строю один ведомый Сапогов, не мог догнать ведущего до Риги в их поспешном бегстве от своей группы».

Командир Особой авиабригады приказал Круглова снять с должности пом[ощника] командира эскадрильи и определить в рядовые летчики, а Лебедева отстранить от должности штурмана, к полетам не допускать и отправить в Москву с последующей передачей дела в Военный трибунал[728].

Советская сторона старалась оперативно реагировать на протесты Эстонии по поводу сбрасывания бомб на ее территории. Так, 19 февраля 1940 г. заместитель наркома внутренних дел комдив И.И. Масленников направил начальнику Главного управления ВВС Красной армии комкору Я.В. Смушкевичу спецсообщение № 19/4770/сс, в котором сообщал, что 13 февраля, возвращаясь с боевого задания, самолет дислоцировавшейся в Гдове 16-й авиабригады в 15.45 сбросил 4 бомбы над Чудским озером. Бомбы упали в эстонских территориальных водах в 3 км от границы. Эстония через пограничного представителя заявила протест[729]. Всего, по данным эстонской стороны, с декабря 1939 г. по 11 марта 1940 г. на территории Эстонии с советских самолетов была сброшена 71 бомба[730]. Даже после завершения советско-финляндской войны эта проблема продолжала некоторое время существовать в советско-эстонских отношениях. Так, 27 апреля заместитель наркома иностранных дел В.Г. Деканозов направил Смушкевичу отношение № 284/пб, в котором сообщал, что «начальник погранвойск тов. Соколов сообщает, что эстонские пограничные власти обратились с просьбой убрать 8 неразорвавшихся авиабомб, найденных ими на льду Чудского озера вблизи места, где в феврале мес[яце] разгружались советские самолеты. Чтобы предупредить возможность обращения эстонцев по этому вопросу в дипломатическом порядке, прошу Вас срочно распорядиться об уборке авиабомб»[731]. 8 мая командование ВВС своим отношением № 486204/с сообщило Деканозову, что «авиабомбы АО-2,5 в количестве 17 штук эвакуированы с территории Эстонии 25 апреля с/г на территорию СССР, где и уничтожены подрывом на месте, совместно с представителями Гдовского погранотряда»[732].

Тем временем страны Прибалтики продолжали поднимать вопрос о численности личного состава советских военных баз на их территориях. Так, 4 марта 1940 г. эстонский посланник А. Рей в беседе с В.М. Молотовым вновь затронул вопрос о 25-тыс. контингенте «войск, которое СССР имеет право содержать в Эстонии». По мнению эстонского правительства, советские «морские части, расположенные на суше (в базах, береговая оборона и т. п.), входят в это количество». Молотов ответил, что «советско-эстонским пактом от 28 сентября 1939 г. обусловлено право СССР держать в Эстонии в целях охраны баз и аэродромов определенное количество наземных и воздушных сил, то есть количество морских сил в данном случае не ограничено. Советский Союз даже не использует предоставленного для него соглашением лимита и содержит в Эстонии только около 22 тыс. человек»[733]. 9 марта министр иностранных дел Эстонии А. Пийп сообщил своим дипломатическим представителям за рубежом: «Что касается максимального числа советских войск, пребывающих на территории Эстонии, то советское правительство трактует его широко в том смысле, что обозначенное в приложенном к пакту протоколе максимальное число относится только к сухопутным и военно-воздушным силам, но не к военно-морским, находящимся на базах. Мы продолжаем дебатировать эту трактовку»[734]. Однако 11 марта Эстония согласилась с тем, что численность личного состава ВМФ не входит в численность контингента[735].

Затем этот же вопрос подняла и Латвия. Так, 15 марта латвийский посланник Ф. Коциньш передал советской стороне памятную записку, в которой указывалось, что следует уточнить вопрос о количестве советских войск, расположенных в Латвии. Латвийская сторона ссылалась на то, что в тексте договора употреблено слово «наземные» (а не «сухопутные») вооруженные силы, а значит пребывающие на берегу морские части также должны включаться в общую численность советского контингента. «В противном случае надо считать, что Советский Союз вообще не имеет права держать на берегу морских частей»[736]. К сожалению, доступные документы не позволяют выяснить, чем именно закончилось обсуждение этого вопроса. Во всяком случае, никаких уточняющих двусторонних документов не заключалось. Правда, насколько известно, эстонская и латвийская стороны преувеличивали численность советских гарнизонов на своих территориях[737].