Подобное же происходило и на юге, где наступление арамейских семитов, хабири, может быть сравнено с наступлением хеттов на севере. Их полчища появляются всюду и поступают в качестве наемников на службу к царькам. Как мы видели, Азиру употребил их против Риб-Адди в Библе, но другая сторона, то есть верные вассалы, тоже пользовались ими, и предатель Итакама писал фараону, обвиняя его вассалов в том, что они отдали территорию Кадеша и Дамаска хабири. Под начальством различных искателей приключений хабири нередко делаются подлинными господами положения, и палестинские города, как Мегиддо, Аскалон и Гезер, пишут фараону, прося о защите против них. Последний из названных городов соединился с Аскалоном и Лахишем против Абдхибы, египетского резидента в Иерусалиме, бывшем уже в то время сильным укреплением Южной Палестины, и верный служака спешно шлет гонцов к Эхнатону, сообщая об опасности и прося о помощи против хабири и их вождей. У самых его ворот, в Аялоне, были разграблены царские караваны. «Вся земля царя, открывшая против меня враждебные действия, будет потеряна, – писал он. – Взгляни на страну Шири (Сеир) до Гинти-Кирмиля (Кармеля) – ее князья окончательно потеряны, и враждебные действия против меня преобладают… Пока суда были на море, сильная рука царя удерживала Нахарину и Каш, но теперь хабири занимают город царя. Ни одного князя не остается у моего владыки-царя, все они сокрушены… Пусть царь позаботится о своей земле, и… пусть он пошлет войска… Ибо если никакого войска не явится в этом году, все владения моего владыки-царя погибнут… Если не будет войска в этом году, пусть царь пришлет офицера взять меня и моих братьев, чтобы мы могли умереть около нашего владыки-царя».

Абдхиба, хорошо знакомый с клинописным писцом Эхнатона, присоединяет к некоторым из своих посланий приписки, обращенные к его другу, из которых сквозит его неподдельная искренность: «Писцу моего владыки-царя – Абдхиба, твой слуга. Передай эти слова досконально моему владыке-царю: вся земля моего владыки-царя близится к гибели». Спасаясь в ужасе от хабири, сжигавших города и опустошавших поля, многие жители Палестины покидали города и бежали в горы или искали убежища в Египте. Чиновник, в ведении которого находились беженцы, говорил о них: «Они были разорены, их города опустошены, и огонь подложен (под их зерно?)… Их страны голодают, они живут как козы на горах… Несколько азиатов, не знавших, чем жить, пришли (прося крова во владениях?) фараона, по примеру отцов ваших отцов испокон века… И теперь фараон отдает их в ваши руки, чтобы они охраняли границы». Задача тех, к кому обращены последние слова, была поистине безнадежна, ибо военачальник Бихуру, посланный Эхнатоном для восстановления порядка и подчинения хабири, был совершенно ни на что не способен. Как мы видели, он не сумел вовсе разобраться в деле Риб-Адди и послал своих наемников-бедуинов против него. Он продвинулся на север до Кумиди, выше Галилеи, но, как предвидел Риб-Адди, затем отступил назад; он оставался некоторое время в Иерусалиме, но потом отодвинулся в Газу и, по всей вероятности, был наконец убит. Как в Сирии, так и в Палестине провинции фараона постепенно ушли окончательно из-под египетского контроля, и на юге наступила полная анархия, причем отчаявшаяся египетская партия отказалась от всякой дальнейшей попытки поддерживать авторитет фараона, и его сторонники, избежавшие гибели, соединились с врагом. Караваны вавилонского царя Буррабуриаша были ограблены царем Акко и его соседом-союзником, и Буррабуриаш написал письмо с категорическим требованием возместить убытки и наказать виновных с той целью, чтобы его торговля с Египтом не стала добычей хищнических царьков. Но случилось то, чего он боялся, и египетскому владычеству в Азии на время пришел конец.

Верные вассалы Эхнатона посылали к нему одного гонца за другим, отправляли и специальных послов, сыновей и братьев, описывавших ему серьезность положения, но они или не получали вовсе ответа, или же посылался военачальник с совершенно недостаточными силами, делавший тщетные и неискусные попытки овладеть положением, справиться с которым мог бы только сам фараон при помощи всей египетской армии. В новой и великолепной столице Ахетатоне роскошный храм Атона оглашался гимнами в честь нового бога империи в то время, когда последняя уже больше не существовала. Дань двенадцатого года правления Эхнатона была получена в Ахетатоне, как и прежде, и царь, которого несли на носилках восемнадцать солдат, отправился торжественно принять ее. Долголетняя привычка и остаток некогда вполне основательного страха, что фараон может появиться в Сирии со своей армией, все еще обусловливали получение Эхнатоном время от времени писем от царьков, уверявших его в своей преданности, и это, быть может, поддерживало в его представлении иллюзию, что он по-прежнему владыка Азии. «Буря, разразившаяся над азиатскими владениями, была менее разрушительна, чем та, которая угрожала судьбам царского дома в Египте». Но Эхнатон был по-прежнему настойчив в распространении новой веры. По его повелению храмы Атона были воздвигнуты по всей стране. Кроме святилища Атона, построенного им прежде всего в Фивах, трех по меньшей мере в Ахетатоне и нубийском Гем-Атоне, царь еще воздвиг другие в Гелиополе, Мемфисе, Гермополе, Гермонте и Файюме. Он посвятил себя выработке храмового ритуала, и теологизирующая тенденция несколько отразилась на свежести гимнов в честь бога. Его имя было изменено, и вместо слов «Жар, заключающийся в Атоне» к нему стали присоединять в качестве определяющей формулы слова «Огонь, исходящий из Атона». Тем временем переворот, потрясший национальные основы, сказался по всей стране пагубнейшим образом. Религия Атона пренебрегла самыми исконными народными верованиями, в особенности касавшимися потусторонней жизни. У народа был отнят его давнишний покровитель и друг в обители мрака Осирис, и его лишили магических средств, способных охранять человека в загробном мире от тысячи врагов. Некоторые пытались связать Атона с древними традициями, но он не был народным богом, жившим в таком-то дереве или потоке, и слишком был он далек от круга повседневных забот, чтобы иметь к ним отношение. Народ ничего не понимал в утонченности, характерной для новой веры. Он знал только, что почитание старых богов было запрещено и что на их место было доставлено чуждое ему божество, о котором он ничего не знал и ничего не мог узнать. И в конце концов, подобная правительственная реформа повлияла на народное богопочитание не более, чем декрет Феодосия, изгнавший в интересах христианства древних богов Египта через восемнадцать веков после переворота Эхнатона. Несколько столетий спустя после смерти Феодосия в Верхнем Египте еще продолжали почитать древних, так называемых языческих, богов. Пределы одной человеческой жизни поистине слишком тесны, чтобы втискивать в них изменение в обычаях и исконной вере народа. Религия Атона жила лишь в мечтах идеалиста Эхнатона и небольшого круга его придворных, она никогда в действительности не была народной.

Наряду со скрытым ропотом и противлением среди массы населения следует отметить несравненно более опасную силу, а именно ненависть древнего жречества, в особенности – Амона. В Фивах было восемь больших храмов этого бога, стоявших пустыми и заброшенными; его обширная собственность, включавшая города в Сирии и огромные земли в Египте, была, очевидно, конфискована и передана Атону. Не могла не существовать и, как показали результаты, действительно существовала в течение всего царствования Эхнатона могущественная жреческая партия, которая открыто или втайне делала все возможное, чтобы под него подкопаться. Равнодушие к азиатским владениям и их потеря должны были восстановить против царя многих энергичных людей и вызвать негодование среди потомков соратников Тутмоса III. Память о том, что было сделано в те славные дни, была, вероятно, достаточно сильна, чтобы воспламенить сердца военных и заставить их искать вождя, который вернул бы потерянное. Эхнатон, как мы видели, назначил одного из своих любимцев начальником армии, но его идеальные воззрения и высокое стремление к миру, по-видимому, были столь же непопулярны, как и непонятны, среди его военачальников. Один из числа последних по имени Харемхеб, пользуясь царским расположением, в то же время стремился заручиться поддержкой военного класса и, как мы увидим позднее, вошел также в милость жрецов Амона, искавших, разумеется, кого-либо, кто помог бы им осуществить их замыслы. Эхнатон во всех отношениях попрал исконные традиции целого народа. Таким образом, как народ, так и жреческий и военный классы одинаково искали возможности низвергнуть ненавистного мечтателя во дворце фараонов, чьи мысли были для них так малопонятны. В довершение беды, судьба не даровала царю сына, и ему пришлось наконец искать опоры в своем зяте, вельможе по имени Сакара, женатом на его старшей дочери Меритатон, «Возлюбленной Атона». Эхнатон, вероятно, никогда не был силен физически; его узкое лицо, с чертами аскета, носит на себе черты забот, так сильно над ним тяготевших. Он назначил Сакара (Сменхкара) своим преемником и в то же время сделал его соправителем. После этого Эхнатон прожил очень недолго, и около 1358 г. до н. э., после приблизительно семнадцатилетнего правления, царь умер, сраженный непреоборимыми силами, направленными против него. В уединенной долине, в нескольких милях на восток от своего города, был он погребен в гробнице, высеченной им в скалах для себя самого и для своего семейства и где уже покоилась его вторая дочь Макетатон.