— Это серьезное обвинение, друг мой, — сказал Годфрей. — Чем ты можешь доказать свои слова?

— Ради всего святого, — воскликнул Роджер, — разве вы не видели, что грек сворачивает все дальше и дальше на юг? Норманны пошли более прямой дорогой — это вы сбились с пути. Боэмунд двигался на юго-восток, вы же шли прямо на юг. Если бы вы следовали в этом направлении достаточно долго, вы могли бы добраться до Средиземного моря, но вряд ли пришли бы в Святую Землю!

— Кто этот бродяга? — сердито спросил Бутумитес.

— Герцог Годфрей знает меня, — ответил норманн. — Я Роджер де Коган.

— Святые угодники! — воскликнул Годфрей, и его усталое лицо осветилось улыбкой. — Я должен был узнать тебя, Роджер! Но ты изменился… Да, изменился. Милорды, — повернулся он к остальным, — этот джентльмен знаком мне с давних времен — он был вместе со мной в Латеране, когда я…

Он замолчал, испытывая странное отвращение, которое испытывал всегда, вспоминая об убийстве герцога Рудольфа в священных пределах, — со своей стороны он считал сие святотатством.

— Но мы его не знаем, — ответил Сен-Жиль с присущей ему осторожностью. — И рассказ его весьма странен — он намерен вести нас в бой, вооруженный лишь собственным мечом…

— Гром и молния! — крикнул Роджер, терпение которого лопнуло. — Мы так и будем стоять здесь и болтать, пока турки не перережут горло Боэмунду? Это мое слово против слова грека, и я требую суда — пусть поединок рассудит нас!

— Хорошо сказано! — воскликнул Адемар, легат папы, высокий человек в рыцарской кольчуге. Подобные сцены согревали его сердце — сердце воина. — Как выразитель интересов нашего Святого Отца, я подтверждаю справедливость подобного решения.

— Что ж, пусть будет так! — воскликнул Роджер, горя от нетерпения. — Выбирай оружие, грек!

Бутумитес окинул взглядом его пыльную кольчугу, и его внимание привлекла тонконогая, покрытая пеной лошадка. Он таинственно улыбнулся:

— Осмелишься проскакать мне навстречу с обнаженным копьем?

В этой области франки были опытнее греков, но Бутумитес, будучи более крепко сложенным, чем большинство его соотечественников, вполне мог состязаться с жителями Запада в физической силе, к тому же у него был опыт рыцарских турниров за время пребывания при дворе Алексиса. Он бросил взгляд на своего могучего черного боевого коня, облаченного в тяжелую сбрую из шелка, стали и покрытой лаком кожи, и снова улыбнулся. Однако вмешался Годфрей:

— Нет, господа, мне очень жаль, но сэр Роджер прискакал сюда на уставшей лошади. Притом она более подходит для скачек, нежели для поединка. Роджер, ты возьмешь моего коня и копье, и мой шлем тоже.

Бутумитес пожал плечами. В одно мгновение все его сокрушительное преимущество улетучилось, но он все еще был уверен в себе. Так или иначе, он предпочитал копье клинку, не имея никакого желания встретить удар громадного меча, висевшего на бедре сэра Роджера. Ему уже приходилось прежде сражаться с норманнами.

Роджер взял длинное тяжелое копье и сел на коня, которого держали пажи Годфрея, но отказался от тяжелого шлема — массивного, напоминавшего котел, без подвижного забрала, но с щелью для глаз. Поединок не сопровождался какими-либо условностями или формальностями. В те давние времена скачка с копьями была либо дуэлью с обнаженным оружием, либо просто разновидностью тренировки перед более серьезной схваткой.

Толпа выстроилась по обеим сторонам, оставив широкую открытую полосу. Соперники, разъехались на небольшое расстояние, развернулись, взяли копья наперевес и стали ждать сигнала.

Раздался звук трубы, и кони устремились навстречу друг другу. Сверкающие черные доспехи и украшенный перьями шлем византийца резко контрастировали с пыльными серыми доспехами и простым железным кольчужным капюшоном норманна. Роджер знал, что Бутумитес направит свое копье прямо в его незащищенное лицо, и низко наклонился, глядя на соперника над краем своего тяжелого щита. Толпа завопила, когда рыцари столкнулись со страшным грохотом. Оба копья дрогнули в руках, и кони встали на дыбы. Однако Роджер удержался в седле, хотя и был наполовину оглушен чудовищным ударом, в то время как Бутумитеса выбросило из седла, словно ударом молнии. Он остался лежать там, где упал, бесформенной грудой полированного металла в пыли, и из его расколотого шлема сочилась кровь.

Роджер успокоил лошадь, соскользнул на землю, в голове у него все еще звенело. Копье византийца, отразившись от края щита, сорвало с его головы капюшон и едва не порвало сухожилия на шее. На негнущихся ногах он подошел к толпе, что собралась вокруг распростертого на земле грека. С него сняли шлем с перьями, и Бутумитес посмотрел остекленевшими глазами на лица стоявших вокруг. Ясно было, что он умирает. Его нагрудник был разбит, и вся грудная клетка вдавлена внутрь. Альдемар склонился к нему с четками в руке, быстро бормоча молитву.

— Сын мой, не желаешь ли исповедоваться?

Губы умирающего пошевелились, но выдохнули лишь слабый хрип. Собрав последние силы, грек пробормотал:

— Дорилеум… Килидж Арслан… Боэмунд…

Тут кровь хлынула с его губ, и он застыл, разбросав покрытые сталью руки и ноги. Годфрей немедленно перешел к делу.

— По коням! — крикнул он. — Коня сэру Роджеру! Боэмунд нуждается в помощи, и, во имя Господа, он не будет звать напрасно!

Толпа закричала, наступила всеобщая суматоха — рыцари садились на коней, воины облачались в доспехи, женщины и пажи собирали шатры.

— Подождите! — воскликнул Сен-Жиль. — Мы не можем отправиться вместе с повозками и слугами — кто-то должен охранять обоз…

— Вот и займись этим, милорд Раймонд, — сказал Годфрей, сгорая от желания лететь навстречу врагу и на помощь другу. — Подготовь повозки и следуй за нами. Мне и моим всадникам нужно спешить. Роджер, веди!

1

Посетители таверны как по команде повернули головы к двери и уставились на вошедшего.

В дверях стоял высокий широкоплечий человек, одетый в простую тунику, короткие кожаные штаны и плащ из верблюжьей шерсти; на ногах его были рваные стоптанные сандали, покрытые пылью множества дорог и троп. В загорелой мускулистой руке он крепко сжимал посох пилигрима. Его спутанные рыжие волосы, перехваченные синей повязкой, достигали самых лопаток, черты лица были резки, тонкие губы усмешливы, а яркие синие глаза светились безрассудством. На поясе, в потертых ножнах, висел короткий прямой меч.

Его спокойный взор скользнул по завсегдатаям этого заведения — мореплавателям, разным бездельникам, что лениво потягивали чай и без умолку болтали, — и остановился на человеке, который сидел поодаль, за грубо сколоченным столом, и пил вино. Новоприбывший никогда его прежде не видел. Этот парень был высок, плечист и гибок как пантера. Взгляд его голубых глаз, глядевших из-под гривы золотистых с рыжим отливом волос, казался холодным будто лед. Он был облачен в легкую серебристую кольчугу, на поясе у него висел длинный меч, а на скамье рядом с ним лежали небольшой щит и легкий шлем.