Выйдя на площадку своего вагона, президент обращался с краткими речами к толпе, подчас, к раздражению бюрократов, игнорируя местных должностных лиц. В этом было немало демагогии, но она была нужна президенту, начинавшему чувствовать охлаждение к нему населения. Иногда его просто заносило. Однажды он даже уподобил себя герою древнегреческого мифа — великану Антею: президент заявил, что подобно Антею, черпавшему силы от земли, он восстанавливает их при встрече с народом, — и получил иронические комментарии прессы.

На обратном пути Рузвельт сделал остановку в Чикаго, чтобы открыть построенную Администрацией общественных работ городскую кольцевую шоссейную дорогу. 5 октября, выступая на торжестве, он вроде бы неожиданно затронул внешнеполитические вопросы. Однако то, как они были поставлены, свидетельствовало об их теснейшей увязке с делами внутренними, с преодолением экономического спада. Речь шла о необходимости противодействия агрессии, а значит, дальнейшего государственного стимулирования экономики. «Распространяется эпидемия всемирного беззакония, — говорил он. — Когда эпидемия инфекционных болезней расширяется, обычно создается та или другая форма карантина для больных, чтобы предотвратить заражение болезнью всех людей. То же должно быть сделано в отношении мира… Те, кто желает жить в мире, в условиях законности, кто следует моральным нормам… должны найти способ, чтобы их воля восторжествовала».

Рузвельт утверждал, что новая депрессия порождена «забастовкой крупного капитала», который отказывается от необходимых инвестиций, стремясь подорвать его престиж. Это было верно, но лишь до определенной степени. Некоторые крупные бизнесмены, прежде всего Форд, действительно стремились к тому, чтобы в Белом доме был более покладистый хозяин. Однако сам Форд продолжал расширять производство автомобилей. В основном спад второй половины 1930-х годов был связан с непомерными государственными расходами, которые, в свою очередь, порождали нагнетание налогового пресса. Сделать Америку страной всеобщего благосостояния могла только научно-техническая революция, до которой оставались еще десятилетия. Будучи реалистически мыслящим политиком, Рузвельт всё более убеждался в том, что должен действовать только в пределах возможного. К тому же на промежуточных выборах 1938 года республиканцы приобрели новые места (восемь в палате представителей и семь в сенате), что также затруднило реформистскую деятельность.

* * *

Некоторые серьезные меры президент всё же смог провести через конгресс. Рузвельт стремился неуклонно следовать тем курсом, который он провозгласил дождливым днем 20 января 1936 года.

В 1938 году был подписан и введен в действие новый важный закон — о справедливых трудовых стандартах. Он впервые предусматривал в масштабах страны введение минимальной почасовой оплаты труда — 40 центов для всех лиц, занятых на предприятиях, производящих продукцию более чем для одного штата (через семь лет минимум был поднят до 50 центов). Для этих же групп рабочих и служащих вводилась 44-часовая рабочая неделя (через три года впервые в мире была установлена сорокачасовая). Запрещалось использование на предприятиях труда детей младше шестнадцати лет. Закон не распространялся на мелкие предприятия, производившие продукцию только для своего штата, — это считалось делом местной администрации. Но примеру национального законодательства последовали власти примерно половины штатов.

Чтобы закрепить победу, в Белый дом был приглашен председатель Конгресса производственных профсоюзов Джон Льюис, которому официально сообщили об этом известии, радостном для всех занятых наемным трудом. Жест был воспринят должным образом — КПП всё более активно поддерживал президента, хотя по-прежнему стремился к созданию третьей — рабочей или рабоче-фермерской — партии.

К идее третьей партии Рузвельт относился крайне отрицательно не только потому, что являлся активным деятелем Демократической партии — одной из опор двухпартийной системы. Он считал, что возникновение новой партии, тем более на левом фланге политического спектра, может серьезно нарушить баланс сил, а при экономических и социальных трудностях привести к непредсказуемым потрясениям.

В отдельных штатах появлялись местные рабоче-фермерские объединения, однако в национальном масштабе третья партия так и не была создана. Президент не желал идти на меры активного противодействия таким организациям, а своим сторонникам рекомендовал «приручать» их, чтобы раньше или позже они влились в местные отделения Демократической партии. Однако сближение демократов с Рабочей партией штата Нью-Йорк, Рабоче-фермерской партией Миннесоты и некоторыми другими подобными организациями вело к известному полевению самих сторонников «Нового курса» и усилению тенденций к поиску «третьего пути», отличного от капитализма и социализма.

Это вызывало недовольство Рузвельта. После первых попыток включить рабоче-фермерские партии в официальные структуры правившей политической силы эти действия были прекращены, а сами мелкие партии стали постепенно терять влияние, превращаясь, за некоторыми исключениями (например в штате Висконсин), в крохотные замкнутые секты.

В результате проведения в жизнь закона 1938 года условия труда американского рабочего класса стали значительно более цивилизованными. Немалая личная заслуга в этом принадлежала Рузвельту.

Законодательство, защищавшее интересы наемных рабочих и служащих, принятия которого столь упорно добивался Рузвельт, как оказалось, не вполне устраивало профсоюзных лидеров, также выбившихся наверх не без помощи президента. В наибольшей степени это касалось Джона Льюиса, председателя КПП, который в полной мере воспользовался статьями закона Вагнера и для разжигания новых классовых конфликтов, и для рекламирования себя в качестве бесстрашного защитника интересов трудящихся.

Одобряя мероприятия Рузвельта, в целом оказывая ему поддержку, именно Льюис в то же время подумывал о создании собственной влиятельной рабочей партии, которая могла бы нарушить двухпартийную систему. Еще в конце 1935 года в одном из интервью он весьма противоречиво заявил: «Насколько мне известно, рабочие в годы администрации Рузвельта получили больше, чем при любом другом президенте. Совершенно очевидно, что их долгом является предложить Рузвельту стопроцентную поддержку на следующих выборах (1936 года. — Г. Ч.). Но это вовсе не означает, что рабочие упустили время и не видят необходимости выставить свой собственный избирательный список. Не может быть двух мнений, что в нашей стране больше не существует равенства возможностей».

Так что отношение Льюиса к Рузвельту и к мероприятиям «Нового курса» было двойственным: признавая их прогрессивность, он одновременно прилагал усилия для организации массовых акций. Они объективно были вредны для американской экономики, нарушали с трудом достигнутую общественную стабильность, но соответствовали требованиям тех организованных рабочих, которые стремились выторговать у предпринимателей и властей еще больше уступок, и повышали авторитет самого Льюиса.

Именно он в преддверии и в разгар промышленного спада 1937 года был инициатором сидячих забастовок на ряде предприятий, главным требованием которых было признание предпринимателями «закрытого цеха», то есть найма и увольнения рабочей силы только по согласованию с производственным профсоюзом. Отсюда вытекало и второе требование — признания самого факта существования независимого профсоюза.