– Настоящая Судьба? – удивился Кипчак.

– Настоящая Судьба, мой зеленый друг, самая что ни на есть настоящая.

И едва Коровин сказал это, как дно корзины пробило толстенное, в несколько рук толщиной копье. Копье прошло точнехонько между Коровиным и Кипчаком, прокололо потолок и вонзилось в брюхо дирижабля.

Еще копье выбило из рук Коровина чашку, гуща разлетелась по потолку замысловатым веером.

– Мама… – сказал Кипчак.

– Мама, – сказал Доминикус.

– Я же говорил! – Коровин торжественно указал на гущу на потолке. – Я же говорил, что чего-то здесь не так!

Гуща сия приобрела легко угадываемые очертания дракона.

Я открыл окошко и выглянул. Прямо под нами тянулась тундра.

Невысокий кустарник и алые пятна иван-чая. Маленькие прозрачные озера. Красота. Дорога, тянущаяся к горизонту, на ней сани с широкими полозьями, какие-то животные, похожие на крупных собак… Олени.

– Там олени, – сказал я Коровину. – Зачем сани летом?

– Какие еще к черту олени?! – крикнул Коровин. – Какие сани? Они пробили дирижабль!

– Это неприятно, – сказал я. – Но они будут свою рогатку полчаса перезаряжать, мы успеем…

Над головой у меня щелкнуло. Я влез на лесенку, откинул люк. Суперкопье врубилось в бок дирижабля. Материя разошлась и продолжала медленно распарываться по швам. С характерным треском. Я сразу понял: что-либо сделать вряд ли удастся, дирижабль погиб.

Спустился в корзину.

Коровин тоже уже все понял. А может, почуял своим эльфийским чутьем, что корабль идет ко дну. Он собирал в большую корзину шмотки и Доминикуса, Доминикус собирался с трудом, недовольно мяукал и уминался между тряпками и горшочками с вареньем.

Кипчак невозмутимо отбирал полезные вещи. Оружие, припасы, инструменты.

– Зря ты туда банок напихиваешь, – сказал я Коровину. – Вряд ли посадка будет мягкой. Получится из твоего Доминикуса кошачий паштет, потом не склеишь.

– Ты прав, – согласился Коровин. – Безопасность прежде всего.

Коровин принялся выкладывать банки, открывать и заглатывать их драгоценное содержимое. Варенье текло по подбородку, заливалось под рубище и разбрызгивалось по сторонам.

– Зря ты так делаешь, – сказал я. – А вдруг тебе проткнут желудок? Тогда варенье вытечет в кишки, умрешь страшной смертью.

– Здесь нет хирургов, – возразил Коровин. – Так что все равно – с вареньем или без. А варенья жалко. Врагам достанется ведь…

И он сожрал еще банку.

Дирижабль издал вздох и накренился.

– Дифферент на нос, – сказал я. – Сейчас будем падать.

– А может… – предположил Кипчак.

– Никаких может. Только падать. Я бы на твоем месте занимал самое безопасное место.

– А где здесь самое безопасное место? – жадно спросил Кипчак.

– Нигде, – ответил я. – В подобных случаях принято говорить «спасайся, кто может». Но в наших условиях спасаться некуда. Предлагаю тебе начать паниковать.

– Как? – вмешался Коровин.

– Тебе видней.

Я уселся в кресло. Надо было бы пристегнуться ремнями, но пристегиваться было не к чему. Дирижабль накренился еще сильнее. Не только на нос, но еще и на борт.

– А может, прыгнем? – предложил Коровин.

– Коровин, это лягушка почти вся состоит из воды. В тебе воды несколько меньше, больше другого. Поэтому не обольщайся: ты если шмякнешься, то шмякнешься по полной программе. Так что, вообще, расслабься…

– А пошел ты! – Коровин нервно высунулся в окно. – Падаем! Мы падаем вниз!

– Коровин! Падать вверх затруднительно…

Дирижабль накренился сильнее. В сторону носа покатились мелкие предметы.

– А! – крикнул Коровин.

Кипчак встречал опасность с холодной улыбкой, сквозь которую были видны стиснутые зубы.

Коровин все-таки мелко запаниковал. Его повело вниз, он врезался в холодильник и оказался густо засыпанным свежеморожеными лягушками.

Дирижабль набирал скорость. В окнах свистел ветер, над головами трещала раздираемая обшивка, за спиной гудели баллоны, пытавшиеся вбросить в полости дирижабля летучий газ. Я сидел в кресле и ждал удара. Коровин попытался выбраться из-под лягушек, но крен усилился, и он не смог двинуться с места.

Начал орать Доминикус, это добавило нашему падению изюминки.

– Коровин! – крикнул я. – Ты не мог бы спеть мне что-нибудь бодрое? Про Неаполь? Про далекие страны?

Но Коровин не смог спеть ничего. Ни бодрого, ни мрачного. Дальше он только молчал и хрюкал.

Так мы и падали.

Трибуны притихли.

Трибуны притихли, на арене объявился человек, которого я видел вчера мельком.

Пендрагон. Сам Пендрагон.

Хорошее начало.

Пендрагон остановился в центре арены и воздел руки.

– О, други! – произнес он скорбно-торжественным голосом. – Много лун прошло с той поры, как пал, сраженный сонмом врагов, доблестный рыцарь Персиваль Безжалостный. Много воды утекло в наших реках, взошли сочные хлеба, тучные стада пресекли свой бег…

Пендрагон прикрыл глаза и, наверное, минуты две молчал. Пытался совладать с чувствами. Совладав с ними, он продолжил:

– Тогда, в тот славный и скорбный день, мы сражались плечом к плечу. Прикрывая друг другу спину. Но он пал, а я стою тут, перед вами…

Пендрагон разрыдался.

– Иди… – прошептал он сквозь слезы. – Иди и собери всех в кулак!

Последнюю фразу Пендрагон уже выкрикнул. И кулаком взмахнул.

– Создай великое государство, сказал мне Персиваль перед тем, как пасть! Невзирая на различия обитателей страны, невзирая на пристрастия! И будет идти в одном строю ягненок и лев! Чтобы никогда больше… чтобы никогда распря не легла меж нами!

Пендрагон сделал рукой рубящий жест.

– И он открыл мне Секрет!

Что-то быстро я отыскал то, что мне надо было. Пожалуй, как-то чересчур быстро… Но все бывает. Тем лучше. Тем лучше. Так я легкомысленно подумал.

Пендрагон, как любой уважающий себя диктатор, был невелик ростом. Наверное, даже ниже Коровина. Довольно толст. В черных очках-консервах, в летчицком шлеме.

– Почтим его память вставанием! – крикнул Пендрагон.

Трибуны с грохотом поднялись, с соседнего болота сорвались испуганные чайки. Ристалище, на котором проходил Второй Открытый Поэтический Турнир, располагалось на самом краю Владиперского Деспотата. Сразу за трибунами начинался ров, по обыкновению заполненный пираньями. Вокруг самого ристалища расползались разнообразные строения – судя по виду, как технического, так и жилого назначения. Строения эти были весьма хилые и невзрачные, такие в изобилии водятся в окрестностях Тегусигальпы. Если идет крупный град, то они обрушиваются на обитателей. Штаб-квартира Деспотата помещалась где-то между этими зданиями, ничем среди них не выделяясь. Что правильно – при бомбежке начальственное здание не отличишь.