Замка на крышке не было. Вероятно, когда-то сундук был приторочен к седлу кожаными ремнями, но ремни давно прогнили. Бурьин нервно облизал губы, потянулся к крышке, но, не дотронувшись до нее, отдернул руку.

— Давай лучше ты, ты счастливый. Если я потяну, там наверняка окажутся протухшие окорочка, — сказал он.

Алексей решительно обхватил крышку руками. Старые петли заскрипели. Проржавевшая крышка откинулась. Под крышкой лежала истлевшая тряпка — видно, кусок просмоленного холста. Корсаков нетерпеливо убрал его — звякнули монеты. На первый взгляд они были похожи на дробленую черепицу. Тускло блеснуло почерневшее окислившееся серебро со стершимися изображениями и — среди серебра — небольшие монеты, выглядевшие как медные пятаки.

Приятели переглянулись. Золотой телец внезапного обогащения поддел их на рога.

Никита зачерпнул несколько монет и энергично потер одну из них носовым платком. Тускло блеснул золотой кружок.

— Видишь, с золотом все в порядке. Скажи спасибо, что до бумажных денег тогда не додумались… Погоди, я сейчас.

Никита извлек из-под моста большой холщовый мешок, позаимствованный у хозяйственной бабы Паши, и они стали пересыпать в него монеты.

— Знаешь, мне это занятие нравится, — сказал Бурьин. — Это все равно что копаться в песочнице.

— Угу! Занятие дебильное, но высокооплачиваемое, — согласился Алексей. — По-моему, мы перегрузили мешок, еще немного, и он треснет.

— Не треснет, эти мешки самые надежные, — пропыхтел Никита. — Что такое для приличного мешка какие-то тридцать килограммов? Ого, а это что за птичка?

Под обмелевшим слоем монет обнаружилось круглое серебряное блюдо, а сразу под ним простой деревянный ларец. Несмотря на годы, проведенные под землей, сохранился он неплохо. Бурьин попытался подковырнуть крышку перочинным ножом, но только оставил на стенке длинную царапину.

— Ладно, не будем его ломать. Хорошо сделанная штука, я буду хранить в нем сигары, — уважительно пробасил Никита.

— Ты куришь сигары? — Забрав у него ларец, Алексей слегка встряхнул его. Тот был довольно легким, но определенно не пустым. Внутри что-то негромко побрякивало.

— Разве я сказал, что курю сигары? Я только сказал, что буду их хранить! — возмутился Бурьин.

С противоположного берега, где был выгон, по ветру донесся звон коровьих колокольчиков.

— А это что еще за шпионящее стадо? Ты тащи сундук, а я поволоку нашего толстенького приятеля. — Никита с кряхтением присел и взвалил на плечо разбухший мешок. — Никогда не думал, что деньги могут быть такими неудобными в переноске, — пропыхтел он. — Обычно я прекрасно справлялся с весом своего бумажника.

Дойдя до изгиба ручья, Алексей опустил сундук на землю и оглянулся на поляну. Подгнившие кривые бревна мостика, журчащий ручей, торфяной запах с болота…

— До сих пор не ощущаю себя богатым. Все словно понарошку, — сказал он Бурьину. — И куда мы денем столько денег?

— О, это не проблема! Как-нибудь справимся! С чем русский человек не справлялся, — заверил его Никита. — Вот когда я был маленький, то и потребности у меня были маленькие. А когда я вырос, то и потребности подросли.

Несколько раз они останавливались и отдыхали, а потом, уже у старого выгона, спрятали сундук под корнями старой ели, забросав прошлогодней хвоей. Место было глухое, едва ли здесь часто бывали прохожие, к тому же, что очень удобно, от проселочной дороги тут недалеко, и, когда они достанут машину, несложно будет, остановившись ненадолго, погрузить в нее сундук.

Мешок же и ларец они оставить не решились и захватили с собой. Убедившись, что сундук надежно укрыт, Корсаков с Бурьиным перелезли через ограду выгона и направились к деревне. Выгон был совершенно пуст, лишь на другом его конце паслись четыре козы деда Максима, а сам старик покуривал неподалеку, сидя на траве.

Дед Максим давно уже утратил слух, плохо видел, еле ходил и из всех своих былых способностей сохранил только способность материться. Зато эта единственная сохранившаяся способность, по принципу природной компенсации, усилилась настолько, что старик умудрялся передавать с помощью мата самые тонкие оттенки своих переживаний. Нет, это был не убогий поверхностный городской мат, сводившийся к трем расхожим словам и десятку хмурых блатных словосочетаний, — это был мат сочный, яркий, жизнерадостный, слушать который было приятнее, чем сходить в Третьяковку или темперировать клавир.

Когда Бурьин и Корсаков проходили мимо, дед Максим чуть приподнял голову, сощурился и спросил:

— Вот беспокойные, ходют и ходют… — Он рассмотрел за плечами у Никиты мешок и добавил: — Чегой-то прешь, мордастый? Навоз на ужин собирал?

— А тебе завидно, старик? Отсыпать? — спросил Никита и из озорства скинул мешок с плеча.

Дед заперхал и, не выходя из былинной традиции, нажелал Бурьину много такого, от чего Никита вначале глубоко и озадаченно вздохнул, а потом расхохотался.

Не успели они распрощаться с дедом, как снова встретили знакомых. Навстречу им по выгону, приветственно махая рукой, бежала Китти с лохматой дворнягой на поводке, немного позади нее были видны аксакал и Лида, а за ними, сосредоточенно наклонившись вперед, с целеустремленностью собаки-ищейки шел Андрей Сократович.

Отступать было уже поздно, и приятели сделали единственное, что им оставалось: как ни в чем не бывало пошли компании навстречу. Причем Корсаков, прижимая под мышкой драгоценный ларец, выдвинулся вперед, отсекая Никиту от любопытного Андрея Сократовича.

— Какая встреча! Решили прогуляться? — приветственно прогудел Бурьин. — А мы тут разговаривали с дедом Максимом за жизнь.

— Ну и как у него жизнь? — спросила Китти, томно повисая у великана на шее и целуя его в заросший подбородок.

— Да так себе, живет понемногу, — уклончиво ответил Никита.

Он опасался ненужных расспросов, но почему-то ни Китти, ни Чингиз Тамерланович, ни Лида, ни даже их большая псина не проявили к мешку ни малейшего интереса. Зато Андрей Сократович так и завертелся вокруг Никиты ужом, хотя Корсаков, оттесняя его, уже по крайней мере трижды наступил ему на ногу, всякий раз вежливо извиняясь за причиненное неудобство.

Но, несмотря на все препятствия, внук Еврипида все же пробился к мешку.

— А что у вас в мешке, если не секрет? — подозрительно прищурился он.

— Молодая картошка, — сказал Никита, ускоряя шаг.

— А где вы ее взяли? — продолжал допытываться Андрей Сократович.

— Купили.

— У кого? — допытывался завмаг. — Коммерческая тайна — основа предпринимательства сказал Корсаков.

— А все-таки? — Андрей Сократович посмотрел на него хитрыми лисьими глазками. — Если это картошка, то зачем ее из леса тащить, когда ее и в деревне купить можно?

Пока Никита искал подходящий ответ, на помощь ему неожиданно пришла Китти.