что ты способен издавать такие звуки. – Из-за сухого кашля мой голос звучит сдавленно.

Я предпочитаю проникать в разум.

– Итак, проникновение в разум. Это сила воронов?

Нет. Только я способен на это.

– Почему только ты можешь проникать в сознание животных и людей без их согласия?

Расскажу в другой раз.

– Зачем откладывать на потом? Нам предстоит долгий путь. Мы можем поболтать. Так время пройдет быстрее.

Это выдаст наше местонахождение.

Я закрываю рот и осматриваю землю и деревья. Только пение ночных существ нарушает тишину, которая, кажется, сгущается, как туман, по мере приближения к океану.

Когда адреналин иссякает, каждая косточка в теле дает о себе знать, и больше всего болит грудь. Я поднимаю руку к груди, и легкое прикосновение ладони к торчащим соскам заставляет меня вскрикнуть.

Морргот пикирует вниз.

Что? Что такое?

– Ты знаешь, что у женщин есть нечто, называемое грудью?

Золотая кайма, обрамляющая его зрачки, становится не толще, чем тонкие обручальные кольца, которые носят родители Сибиллы. Он пристально смотрит только на лицо. Не ниже. Либо он незнаком с женской анатомией, либо он очень благороден.

А что с твоей… грудью?

Должно быть, он вдохнул насекомое или песчинку, потому что его голос внезапно звучит хрипло.

Подождите. Он же мысленно говорит со мной, или проникает в мой разум, или как там он называет свою способность. Его голосовые связки не задействованы, верно? Может быть, он просто сбит с толку обсуждением женских частей тела.

Я прижимаю ладонь к упомянутой части тела, чтобы она не подпрыгивала. Теперь, когда я обратила внимание на боль, это все, о чем я могу думать.

– Бандиты забрали мою сумку. Мой корсет был внутри. – Я хотела от него избавиться, но теперь, когда это произошло… Я вздыхаю, слыша, как суеверная Джиана напоминает мне не загадывать желания, исполнения которых я не хочу.

Меня осенила идея. Не самая лучшая, но это могло бы принести мне некоторое облегчение.

Когда я отпускаю поводья и расстегиваю рубашку, Морргот опускается ниже, похоже, забыв размахивать крыльями. Он превращается в дым прямо перед тем, как чуть не врезается в остроконечные уши Фурии, и взлетает вверх. Оказавшись достаточно высоко, он снова приобретает форму.

Что ты делаешь?

Его голос звучит раздраженно, как будто я каким-то образом виновата, что он сбился с полета.

Я подтягиваю помятый подол к ребрам и завязываю его узлом.

– Пытаюсь уменьшить трение. – Мое решение не идеально, но оно помогает. – Ну, вперед, – бормочу я, снова берясь за поводья.

Что теперь?

Синьор Капризуля кажется более угрюмым, чем обычно. Это была долгая ночь, которая наконец-то подходит к концу. Джунгли успокоились, и чернота рассеивается, сереет, оживляя контрасты, которые сглаживала ночь.

– Я не думаю, что смогу сойти за мальчика без корсета.

Взгляд Морргота скользит по моему голому животу, прежде чем остановиться на завязанной узлом рубашке. Он не может сморщить клюв, но его отвращение к моему внешнему виду очевидно.

– Расслабься. Когда мы доберемся до города, я развяжу рубашку. – Я срываю жжено-оранжевый лепесток свисающей орхидеи, который напоминает мне мамины волосы. – Ты думаешь, все знают о награде?

Если даже горное племя слышало об этом, то да.

– Тогда нам следует двигаться дальше. Направляемся прямо в поместье моей семьи.

Нет. Не в дневное время и только после того, как ты отдохнешь.

Я поднимаю взгляд:

– Несмотря на награду, ты доверяешь своему сельватинскому другу, что он не возьмет меня в заложники и не доставит королю?

Да.

– Почему?

Потому что он знает, что может получить от моего возвращения больше, чем сотня золотых.

Ах. Конечно. Бронвен, должно быть, обеспечила ему ведро монет за помощь будущей королеве в избавлении Люче от нынешнего правителя.

– Он знает, – я жестом указываю на него, – о тебе?

Он знает.

– О тебе знает много людей?

Обо мне – да. О моем возвращении – нет. И мы должны продолжать в том же духе, иначе цена за твою голову значительно возрастет.

Он бросает на меня многозначительный взгляд.

Неужели он всерьез думает, что я собираюсь пройтись по улицам Сельвати и заявить, что пробудила от спячки стаю смертоносных воронов? Когда он вернулся два десятилетия назад, он начал войну! Даже если лючинцы не любят своего монарха, они, несомненно, предпочитают мир кровопролитию.

Андреа Реджио был готов к переговорам. Мы договорились о разделе королевства, но вмешался его сын.

Я хмурюсь:

– Так почему вороны убили Андреа? Потому что он передумал?

Мы не убивали сына Косты.

– Тогда кто это сделал?

Андреа был убит собственной плотью и кровью. Своим собственным сыном.

Глава 55

Морргот шокировал меня, заставив погрузиться в полную тишину.

Обвинив нас в убийстве своего отца, Марко собрал всех людей Ракоччи в пещере. Он сказал, что это для их защиты от монтелюченских мятежников и их птиц с железными когтями, хотя на самом деле это было сделано, чтобы выманить меня и моих людей. Он поставил ультиматум: либо мы прекратим огонь, либо он разрушит стены пещеры.

Моему затуманенному разуму требуется минута, чтобы осознать все, что говорит Морргот. Я не питала особой любви к монарху, но теперь… теперь все, что я чувствую, – это чистая ненависть.

После убийства собственного отца Марко чуть не принес в жертву тысячи невинных?

– Я полагаю, ты выбрал прекращение огня, поскольку тебя превратили в металл?

Его сияющие глаза блуждают по моему лицу, как будто хотят увидеть, кому я предана, прежде чем обнародовать какие-либо дополнительные подробности о Приманиви.

Я так и сделал, но он все равно приказал своему фейри земли устроить небольшое землетрясение. Он замолкает, устремив взгляд на горизонт, который быстро наливается цветом. Я приказал своему народу прийти на помощь людям, те неверно трактовали наши намерения и атаковали нас обсидиановыми шипами, которыми снабдил их Марко. Он сглатывает. Я недооценил, насколько глубоко Реджио промыли мозги людям во время нашего пятивекового отсутствия. Бронвен пыталась предупредить меня.

Еще одна долгая пауза, он дрожит всем телом, отчего чернильные перья встают дыбом.

В тот день мы стали предвестниками смерти, а Марко – великим спасителем. Он собрал всех моих людей, павших от нашего проклятия, и двух моих воронов. Одного отдал Юстусу, чтобы тот избавился от него, а другого заколол сам, а затем предупредил меня, что будет убивать одного из моих людей каждый час, пока я не отдам своих последних воронов. Я не думал, что он действительно это сделает, но он не солгал.

Я покрываюсь мурашками.

Он