А потом, с невольным радостным стоном, опустилась на него, услышав, как он тоже сдавленно застонал, ощущая, как он заполнил ее всю, без остатка. И вдруг поняла, что ей надо делать, даже ощутила как бы превосходство своего положения. И ухватилась за эту возможность, словно чувствуя скрытый в его прерывистом дыхании ритм. Ее неопытные движения становились все увереннее, глубокие стоны Алекса, исходившие из самой груди, подстегивали ее.

— Ах ты, милая распутница, — прошептал он ей в ухо, когда она, утомленная, почти упала ему на грудь. — Ты учишься слишком быстро.

— Я еще сравняюсь с тобой во всем, — пообещала она. — Ну… почти во всем… — выдохнула прерывисто после того, как он мощным толчком снизу заставил ее выгнуться дугой.

Но теперь это была не игра. Он был частью ее настолько, что Эвелин уже не понимала, как их можно разделить. Вцепившись ему в плечи, она делала все возможное, чтобы разрешиться в невозможном усилии, которое окончательно сольет их в одно целое. И когда это наступило, то уже не было похоже на ослепительный оглушительный взрыв. Это была скорее сладостная песня, в которой их тела стали невесомыми и устремились вверх яркими негаснущими огнями. Как и то огненное, что пролилось в нее и окончательно связало их. Теперь их можно было разлучить, но часть его навсегда пребудет в ней. И чтобы быть единым целым, они должны быть вместе.

Уже засыпая, Эвелин положила руку на широкую грудь Алекса и изо всех сил прижалась к нему.

Она проснулась среди ночи, чувствуя, что Алекс обнимает ее. Он лежал на боку, прижавшись к ней, и его поцелуи становились все настойчивее. Эвелин не успела толком проснуться, а он уже приподнял ее ногу, положил себе на бедро и вошел в нее.

На этот раз он брал ее с настойчивой, грубоватой силой, которая несколько удивила Эвелин, но и доставила новые, неведомые прежде ощущения. Все закончилось быстро, но на этот раз не было чувства утоления голода, была приятная истома, разливавшаяся внутри.

Когда он вновь стал придвигаться к ней, пытаясь раздвинуть ноги, Эвелин слабо запротестовала, и он покорился. Потом они долго лежали, обнявшись, в теплом коконе из одеял, и Алекс гладил ее волосы.

— Я хочу, чтобы ты всегда спала здесь. Будешь?.. Даже когда меня не будет дома?

Слова прозвучали обыденно, однако в голосе Алекса таились ожидание и тревога.

— Я с самого начала хотела этого. — Эвелин полусонно поцеловала его в плечо. — Но в этом огромном доме столько места, что даже спален оказалось две вместо одной.

Алекс улыбнулся и нежно погладил ее спину, словно впитывая атласную мягкость кожи.

— Из другой мы сделаем бильярдную.

Эвелин хихикнула, уже засыпая, на этот раз до утра.

Алекс запретил слугам входить в комнату, пока их не позовут, и, проснувшись, едва рассвело, стал наслаждаться своей вновь обретенной собственностью, как ребенок, который, открыв глаза, вспоминает, что накануне ему подарили волшебную игрушку. Придвинувшись к Эвелин сзади, он стал тереться небритым подбородком о ее ухо. Она что-то пробормотала в полусне и, не имея ничего против, придвинулась к нему.

Когда Алекс начал гладить ее грудь, бормотание Эвелин сделалось ласковым, даже призывным. А руки Алекса уже скользили по всему телу, приближаясь к тому месту между ногами, где становилось жарко и влажно. Когда его пальцы осторожными движениями добрались до нежных, едва покрытых волосами складок, Эвелин вздрогнула, и Алекс понял, что жена не спит. На этот раз он не спешил, действовал медленно, вслушиваясь в ее дыхание. Эвелин все ближе придвигалась к нему, уже чувствуя, как ему будет удобнее. Потом они опять стали единым целым.

Эвелин едва слышно застонала, когда он вышел из нее. Алекс нежно опрокинул ее на подушки и принялся целовать.

— Тебе надо побриться, — сообщила ему Эвелин, все еще лежа с закрытыми глазами. — Серьезно.

Он с ворчанием приподнялся над нею, потом припал опять, целуя шею, грудь, словно нарочно елозя по ним небритым подбородком. Эвелин тихонько вскрикнула и, вцепившись ему в волосы, оттолкнула от себя. Он сделал вид, что сдается, но тут же вновь напал на нее, они принялись бороться и кататься в кровати, и без того превращенной в подобие поля боя.

Наконец Эвелин оттолкнула его по-настоящему и села, натянув простыню до самого горла. Она словно с удивлением стала рассматривать резную спинку, вспомнив, что видела этот узор еще в Бостоне.

— А ведь это наша кровать. Та, которую привезли из Бостона. Ты все это время спал в нашей кровати?

В ее голосе звучала обида. Алекс улыбнулся, опять обнимая ее.

— Ты тоже могла спать здесь. Если бы захотела. Нужно было только попросить. Я бы с удовольствием…

— И ты говоришь мне об этом?! — Эвелин изо всех сил ударила его по руке, но Алекс только рассмеялся. — Ты ведешь себя как последний болван. К тебе не подступишься! Почему я до сих пор с тобой разговариваю?.. Мне с тобой и днем-то встречаться противно!

— Да, ночью у нас получается лучше. — Алекс улыбался, лукаво поглядывая на нее. — Вот сегодня — даже несколько раз. А насчет того, что не подступишься…

— Это было только в постели, — перебила Эвелин. — А обо всем остальном я еще потребую объяснений и извинений. Ты действительно вел себя так, что я сама удивляюсь, как все это вытерпела. И ты еще за все ответишь!..

— Извинений?.. О, моя святая, беспорочная во всех отношениях жена! Униженно молю о прощении. Я даже не подозревал, что тебе не нравятся бесчувственные негодяи. Обещаю загладить все провинности тем способом, который изберешь ты… Так подойдет?

Он говорил все тише, одновременно целуя ей ухо и недвусмысленно поглаживая по бедру.

— О господи! Горбатого исправит могила, — Эвелин покачала головой. — Я умираю с голоду. Позавтракать мне дадут?

Склонившись над ней, Алекс нашел ее губы и принялся целовать. Эвелин обняла его, потом одна рука ее скользнула по его спине. Тогда Алекс быстро отстранился и сказал, с улыбкой глядя в огромные, совершенно фиолетовые глаза:

— Я готов утолить любой ваш голод. Какого рода завтрак желаете?

— Ты невозможен, — пробормотала Эвелин, не понимая, в шутку или всерьез он говорит. — У меня и так все болит внутри. Даже в тех местах, о существовании которых я и не подозревала. Тебе меня совсем не жаль…

Алекс поцеловал ее в щеку, решительно отодвинулся и, встав с кровати, во всем великолепии своей мускулистой наготы прошествовал к окну.

— Я только что подумал, что этот дом слишком устарел и в нем невозможно жить. Сюда нужно провести воду. Поставить ванну, в которой помещались бы мы вдвоем.

Он взял с комода покрывало и, обернув его вокруг пояса, повернулся к восхищенной его видом жене.

— Минутку подожди. Я сейчас вернусь.

Эвелин с недоумением осмотрелась в комнате. Неужели все это произошло? Нет, не может быть. Но разбросанная по всему полу одежда говорила об ином. Щеки Эвелин вспыхнули, и она натянула одеяло до самого подбородка. На глаза снова попалась ночная рубашка и лежавшие поверх нее бриджи Алекса. Неужели они творили все это? И неужели Алекс на самом деле наслаждался таким, вовсе не подобающим леди, поведением жены? Это казалось невозможным. Но из комнаты он вышел с довольным видом.