Эффективная промышленность требует государственного регулирования, вложений в «человеческий капитал», образование. Современный европейский капитализм, однако, делает ставку не на промышленное развитие, а на финансы, торговлю, на международные спекуляции, на сильное евро, которое нужно банкирам, но не обывателям, жалующимся на дороговизну. Короче, проводимая политика находится в противоречие не только с идеологией левых и интересами наемных работников, но и со всей культурной и государственной традицией немцев.

В таких условиях Левая партия как единственная политическая сила, выступающая против неолиберализма, получила серьезный шанс. С появлением WASG начался исторический разрыв между неолиберальной социал-демократией и организованным рабочим движением. Этот разрыв неизбежно обречен усиливаться в результате антисоциальной политики, проводимой министрами-«социалистами».

Вопрос лишь в том, решатся ли возглавляющие левых политики этим шансом воспользоваться? Гизи, Лафонтен и другие лидеры Левой партии образца 2005 года являются «персонажами переходного периода», писал в газете «Freitag» Геро Нейгебауер. Партии нужна новая политическая культура, а не механическое сочетание идей двух объединяющихся групп.[346]Официально объявляя о начавшемся процессе слияния ПДС и WASG, представители обеих организаций подчеркивали, что создание единой партии — «не самоцель».[347]Тем не менее, программная и политическая дискуссия так и осталась на втором плане: главные вопросы, обсуждавшиеся в ходе слияния были организационными. И, разумеется, кадровыми — создание единой партии подразумевало формирование общего аппарата и избрание единого руководства на всех уровнях.

Программные тезисы туманно предусматривали «социальные, демократические и миролюбивые реформы, направленные на преодоление капитализма», а членов партии призывали бороться за «другой мир».[348]Однако слабость программных установок сама по себе еще не является главной проблемой. История знает партии с сильными и хорошо разработанными программами, которые так и оставались на бумаге. Точно так же, как были в истории и движения, начинавшие с весьма расплывчатых лозунгов, консолидировавшиеся и развивавшиеся в ходе борьбы. Вопрос в том, есть ли воля к борьбе? Реальной задачей является создание такой новой политической силы, в которой действительно могли бы найти себе место все те, кто готов бороться за изменение общества.

Необходимость радикализма

В то время как бунт социал-демократических масс становился все более очевидным, лидеры парламентских левых отнюдь не были настроены на то, чтобы действовать радикально, подчиняясь логике парламентской системы, они стремились закрепить успех, завоеванный благодаря радикальной риторике, идя на компромиссы с истеблишментом и проводя все более умеренную, «ответственную» политику. Однако это было совершенно не то, чего хотели их собственные избиратели, не то, ради чего их послали в Бундестаг. В очередной раз мы видели типичный для моментов подъема левого движения конфликт между радикализирующимися массами и умеренным руководством, которое колеблется между страхом потерять поддержку собственных сторонников и еще большим страхом перед гневом правящих элит.[349]Внутри немецкой Левой партии и вокруг нее разворачивается борьба за формирование политического курса.

Пресса возмущалась, что сторонники WASG продолжают верить в государственный сектор экономики и предлагают обществу «рецепты позавчерашнего дня».[350]Любопытно, что в точно таких же выражениях были написаны и статьи некоторых левых авторов, которые видели в ПДС более современную силу. А восставших профсоюзных деятелей укоряли за то, что те повторяют «идеи вчерашнего дня».[351]Однако один из авторов либеральной «Die Zeit» Матиас Греффрат заметил, что успех левых обеспечен именно их возвращением к базовым ценностям, которые сохраняют свое значение «даже в эпоху глобализации».[352]Именно эти идеи, объявленные давно умершими, получили массовую поддержку населения, мобилизовали социальные слои, чувствовавшие себя преданными. Вдруг обнаружилось, что идеологическая гегемония неолиберализма рушится, что она является фикцией, которую удавалось поддерживать лишь благодаря сообщничеству самих «левых» идеологов и политиков. До определенного момента другие голоса и мнения просто не были слышны. Но теперь ситуация изменилась. В голливудском фильме «Матрица» герой неожиданно обнаруживает, что реальный мир устроен совершенно иначе, чем кажется ему и всем окружающим, что его мелкобуржуазное благополучие является всего лишь сознательно поддерживаемой иллюзией. В Западной Европе середины 2000-х годов наблюдался своего рода «эффект Матрицы». Обнаружилось, что в обществе все обстоит совершенно иначе, чем кажется.

Разумеется, Левая партия отнюдь не представляла собой радикальную альтернативу капитализму. Но она, как отмечала газета «Junge Welt», предложила то, чего в Германии уже много лет не видели: «Серьезную социал-демократическую программу для разрешения социальных конфликтов».[353]

Выборы 2005 года показали, с одной стороны, проблемы и противоречия Левой партии, а с другой, ее необходимость. Германские социалисты вновь оказались на развилке. Чем станет новая организация? Очередным медиа-проектом, направленным на продвижение во власть политических «звезд» — Лафонтена и Гизи? Или массовой демократической силой?

Будущее немецких левых теперь зависело не от партийных лидеров, заседающих в Бундестаге. Эти лидеры сделали все что могли и хорошо продемонстрировали, чего они не могут или не хотят сделать. Но массы людей, поддержавших левых, либо отдавших — скорее всего в последний раз — свои голоса социал-демократам, были заинтересованы в другой политике, и сделать эту политику могли только сами, своими силами. Левая партия нуждалась в собственной, внутренней революции, в обновлении, которого могут добиться только рядовые активисты, уставшие от пошлой умеренности и бюрократической благопристойности. Для того чтобы победила революция в обществе, левое движение должно совершить революцию внутри самого себя.