Молитвенник в кармане, однако нужные слова он запомнил с первого раза. Волшебный сезам, которому не суждено отворить двери.

Молитва об узниках.

…Господи Иисусе Христе Боже наш, святого апостола Твоего Петра от уз и темницы без всякого вреда освободивший, прими, смиренно молим Тебя, жертву сию милостиво во оставление грехов рабов Твоих в темницу всажденных. Всесильною Твоею Десницею от всякого злого обстояния избави и на свободу изведи…

Амен!

4

Зуммер он услыхал, когда ставил чайник на газовую конфорку. Оглянулся на зеленую лампочку, шагнул к двери. Переговорное устройство имелось, но Лейхтвейс решил не тратить времени зря. Кому надо, тот и пришел. Разблокировал вход, сделав зарубку в памяти относительно продуктов. Шкаф оказался пуст, только на нижней полке скучала стеклянная баночка с молотым перцем.

Первая ночь прошла спокойно. Комнатка ему досталась, как и обещано, тесная, точно на одну кровать и маленькую тумбочку, окон нет, дверь, не стальная, обычная, закрывалась изнутри на два замка. Камера – зато с удобствами: маленькая прихожая, службы, теплый душ и мягкий прикроватный коврик. Все новое и чис- тое, вероятно, сотрудник посольства Фелинг был здесь первым жильцом.

Дверь напротив тоже оказалась обычной, в отличие от той, что в торце, стальной, выкрашенной, как и все прочие, в зеленый цвет.

Выспался, сделал гимнастику, сходил под душ. Самое время встречать гостей.

– Доброе утро, господин Фелинг!

Фридрих Ламла выговорил это с немалым трудом – волок чемодан изрядных размеров. Перетащив через порог, выдохнул и полез за платком – вытирать пот со лба. Вслед за ним появился мрачный Пауль уже при двух чемоданах, столь же больших. Здороваться не стал, кивнул небрежно. Лейхтвейс ему мысленно посочувствовал: груз явно тяжел.

Цапля!

Тоже с чемоданами, однако размером поменьше. Он попытался помочь, но был остановлен громким фырканьем. Девушка, поставив вещи на пол, поглядела без особой радости.

– Привет! Завтрак приготовил?

Лейхтвейс сглотнул, хотел доложиться по поводу найденного перца, но его опередил господин Ламла.

– Завтрак и обед принесут из столовой, заказ делайте по телефону. Пять минут – и доставят… Размещайтесь, госпожа Хильде. Сейчас открою вашу комнату, вам понравится. Какие-нибудь еще пожелания?

Цапля, пожевав губами, взглянула на партнера.

– Патефон, пластинки и аргентинца, который умеет танцевать танго.

Ламла открыл рот, поймал клочок воздуха, заморгал… Девушка наморщила нос.

– Не завезли? Ладно, аргентинец отменяется. Где моя комната? Радиоприемник, надеюсь, там есть?

* * *

Поговорили через полчаса, когда принесли завтрак. Цапля успела привести себя в порядок и даже приодеться. Строгий серый костюм, белая рубашка, галстук-бант. Косметики ни грамма, зато волосы, как и у самого Лейхтвейса, поменяли цвет, став темно-каштановыми. Раньше не заметил – из-за шляпки.

Имя и все прочее тоже изменилось. Барбара Хильде, 23 года, переводчик. С какого именно языка, девушка уточнять не стала.

– Для тех, кто отвечает за «Куб», мы шифровальщики, – сообщила она, допивая вторую чашку кофе. – Только настоящие шифровальщики – на этаж ниже. Ламла тоже знает не все, ему намекнули, что будет испытана новая система радиопеленгации. Тип, между прочим, противный, ты заметил? Тритон какой-то!..

«Марсианин» решил не спорить. Барбара Хильде явно не в настроении.

– Не выспалась, – пояснила она. – Груз везли, понятно, как, дипломатический, при печатях и охране, но пришлось пободрствовать. На границе сунулись, хорошо, с нами советник посольства ехал. Русские сейчас очень нервничают, у них с британцами до разрыва дошло. Послов отозвали, представляешь?

Последние два дня Лейхтвейс газет не читал, поэтому лишь пожал плечами. У его соотечественников вечно все не слава богу. Сами создают трудности – и с успехом их преодолевают.

– А еще «красным» испанцам конец пришел, бои уже в центре Мадрида. И в самой Москве невесело, арест за арестом. Так что слежку за посольствами наверняка усилили.

Таубе вновь промолчал. Не его заботы. Главное – взлететь. Но уж больно тон у Цапли командирский, уши режет.

– А тебе обязательно нужен аргентинец?

Ответом был снисходительный взгляд.

– Ну, не планерист же! Я не просто так говорю, был у меня эпизод, вроде выпускного экзамена. Аргентинцы – они мачо, женщина для них – игрушка, кукла без мозгов. Но в этом есть и свои преимущества. Не принимают всерьез! Мой прямо по телефону о важных делах говорил, открытым текстом, хоть сразу в рапорт вставляй. А я лежу под одеялом, не шевелюсь, слушаю. Думал, наивный, что испанский не знаю.

Задумалась, вспоминая.

– Зато танцуют бесподобно. Тангейро! Только глаза глупые, бычьи. И пар из ноздрей.

Лейхтвейс покорно внимал. Начальница была в ударе.

– Через час жду твой доклад по работе. Готов?

Прежде чем ответить, он смерил костлявую взглядом. Вот ведь достанется кому-то! Но пока что расхлебывать ему. Пригорюнился, подпер щеку ладонью, да и запел. По-русски, понятно.

Неле поморщилась.

– Дальше знаю, можешь не стараться. Даже припев помню: «Опа! Опа! Жарьенные рьяки!» Начальство у нас мудрое, Лейхтвейс. Я тебя на земле гоняю, ты меня – в небе. В результате – здоровая злость и плодотворное соперничество. Думаешь, меня не дергает от того, что ты так летаешь?

«Марсианин» взглянул виновато.

– А я еще и танго танцую.

* * *

В двух чемоданах были ранцы, в третьем – оружие и снаряжение. Четвертый, самый легкий, набит бумагами, сверху – хорошо знакомый план Москвы. Все ожидаемо, однако, извлекая второй ранец, его собственный, Лейхтвейс почувствовал некую странность. «Прибор № 5» он изучил досконально, хоть с закрытыми глазами надевай. Спохватился. С закрытыми-то разницы нет, а вот если присмотреться…

Таблички!

Всего три, на каждой – одно-два слова. Возле креплений короткое «Нажать!», на тот случай если ранец отстегнуть требуется. Однако раньше было: «Drücken!», теперь иначе совсем: «Press!». На маленькой аптечке, что при поясе справа, вместо «Apotheke» – «Medicine». То же самое, только язык изменился.

Английский…

Отзыв послов – предпоследний шаг к войне. А до этого были английские самолеты над Баку, пожар на нефтепромыслах. Он тогда еще предположил, что не обошлось без «марсиан». Если бы таблички сняли вообще, это еще объяснимо – язык не светить…

Лейхтвейс прошел свою комнату, закрыл дверь, содрал с плеч пиджак и принялся искать этикетку. Таковой не нашлось, костюм явно шили, причем идеально угадав с размером. Рубашка немецкая, фирмы «Rebel». Все свое, из Рейха. Но ведь полетит он не в этом костюме! Комбинезон спрятан в третьем чемодане, на нем никаких меток нет. А что будет под комбинезоном? Майка – или теплое белье, в зависимости от погоды. Допустим, майка…