– Не мешай родичу старшему себе славы искать! – с усмешкой посоветовал Святославу Грозничар. – Но и своей не уступи! Их тут вон сколько вокруг тебя, и всяк прославиться хочет!

– Я не уступлю! Ты взяла свою долю мести – вы убили Маломира! – Святослав взглянул на мать, потом на Мистину. – Теперь я возьму свою долю! Володислав – мой, и я его не упущу! Иначе век мой начнется с позора и пройдет в позоре. Я велю начать обстрел огнем! Сейчас же!

– Вот молодец! Учитесь у князя своего, бояре великие, – он годами всех моложе, а побойчее вас!

– Сначала пристреляться надо, – заметил Тородд, с помрачневшим видом глядя то на князя, то на бояр вокруг него.

– Ну так начинайте!

– Скажите всему войску – даю пять гривен серебра тому, кто приведет живой Предславу и детей! – крикнул Пламень-Хакон.

– А я дам гривну золотую тому, кто принесет мне меч моего отца! – добавил Святослав. – Пусть все знают, до последнего отрока!

Запахнув кожухи и надев шапки, воеводы вслед за юным князем вышли наружу. Близок был вечер, со стороны стана слышался стук топоров – отроки сколачивали рогатки для ограждения. Тянуло дымом костров: свободные от работ и дозоров грелись и варили похлебки. Над вершиной горы тоже вились дымки, но слабые.

Святославу подали коня, и он поехал к стрелометам. Разместить их решили с двух сторон – предградья и рва. Пользуясь остатками дневного света, начали пристреливаться. Несколько первых залпов даже перебросили стрелы через вершину, но потом нужные углы и расстояния были найдены.

С Эльгой в избе осталось лишь несколько человек.

– Зря я тогда Грозняте глаз не вышиб… – с упреком самому себе пробормотал Мистина. – А ведь мог бы…

– Может, попытаться как-то поторговаться с ними, – Эльга с надеждой взглянула на него, зная, как ловок он во всякого рода переговорах. – Чтобы нам отдали Предславу… а мы за это выпустим их жен и детей.

– Нет, – Мистина вздохнул и покачал головой. – Нельзя давать Володиславу понять, что у него есть хоть что-то, дорогое нам. Он ухватится за это и начнет тянуть с переговорами. Ведь если он засел в городе, значит, ему есть чего дожидаться. А мы даже не знаем – чего. Так что Святша в главном прав: с ним нужно кончать поскорее.

– И весь свет белый должен содрогнуться от ужаса этой расправы, – мрачно подхватил Тормар и взял свою шапку. Сегодня привычная озабоченность в его чертах казалась более чем оправданной. – Она должна войти в предания, в поговорки. Чтобы двадцать поколений древлян боялись имени русов, и ни они, ни другой кто даже не думал поднять оружие на русского князя.

– Но неужели мы вечно будем править ими только страхом?

– Мы им чужие. Бояться они нас могут. А любить – покон родовой не велит. Покон разломать – это можно. А вот научить взамен любить нас… Боги у нас разные.

Тормар развел руками, будто обрисовывая невозможность этой задачи, и тоже вышел.

Эльга поняла его: говоря о разности богов, он имел в виду вовсе не разницу между Перуном и Одином.

Оставшись с княгиней вдвоем, Мистина неслышно подошел, оперся ладонями о стол по бокам от сидящей Эльги, наклонился и прижался губами к шелку повоя на ее затылке.

– Не знаю, как может любить кого-то другого всякий, кто видел тебя, – шепнул он.

– Я пришла к ним в облике смерти… – пробормотала Эльга, не оборачиваясь. – Я сейчас подумала… надо что-то делать… чтобы… ну, не дожидаться, пока то же самое придется сотворить в других краях… у северян… кривичей… на Ильмене… Нужно поговорить с ними… Хоть попытаться. Убедить, что вместе с нами им будет жить лучше и безопаснее. И даже богаче, несмотря на дань.

– Каждый мелкий князек хочет быть самой большой лягушкой в своем болоте. И чем меньше в этом болоте известно про весь остальной белый свет, тем каждая лягушка в собственных глазах толще. Свои князья для всех них – потомки их пращура, им они с радостью дают полюдные дары, как своим богам. А мы для них – чужаки, мы держим власть над ними силой оружия и собираем дань силой, чтобы содержать и вооружать дружину и вновь приходить в дань. Так было всегда, во все времена и во всех землях, что попали в зависимость от сильных соседей. Но мы ведь не можем… то есть князья не могут, вы со Святкой не можете стать родней их пращурам!

– Маломир предлагал мне это, – с удивлением напомнила Эльга. Ей вдруг открылся в том сватовстве совершенно новый смысл. – Если бы я вышла за него, то я как княгиня киевская и мой сын получили бы право на полюдье в земле Деревской наравне с родом Дулебовым. На дары, которые дают родным князьям.

– Нет, – Мистина улыбнулся, взял ее за руку и слегка потянул на себя. – Маломиру мы тебя не отдали бы, даже обещай он тебе не землю Деревскую, а сам остров Буян.

– Я и не хотела за Маломира… – Эльга нахмурилась, растерянная нахлынувшими новыми мыслями, в которых она пока не могла разобраться. – Но… что-то надо делать. Раз уж это наши земли, то не может в них вечно быть два князя и два способа собирать приношения!

– Что делать? – Мистина усмехнулся и знакомым ей движением быстро провел пальцем под горлом. – Пока что вернее этого способа не придумал никто. Так что я пойду к дружине.

Мистина направился к ларю, где оставил свой кожух и плащ. Он не хотел уходить от Эльги, но все эти дни, с самой смерти Ингвара, при внешнем согласии и доверии между ними сохранялась некая прозрачная стена, и он не знал, как ее преодолеть.

Берега Ужа погрузились во тьму, но покоя ночь не принесла. В русском стане везде горели костры, окружив вознесенный на скалу Искоростень цепью огней с трех сторон. Войска не было только вдоль ручья, на противоположной стороне от ворот, но здесь постоянно ездили дозорные десятки. Отроки в тысячу рук готовили стрелы: набивали огненосные наконечники трутом, обмотанным паклей. Спать предстояло по очереди. Но никто не роптал: завтрашний день должен был принести перелом в этой войне.

– За рекой будешь ночевать? – спросила Эльга, глядя, как Мистина одевается. – В шатре?

– Придется. Меня там, я чую, свидание сладкое ожидает, – не без досады ответил он.

Будь его воля, он бы знал способ провести эту зимнюю ночь куда приятнее.

– Это с кем? – удивилась Эльга.

– Да с Величаром, распятнай его в глаз… А ты спи, – мягко посоветовал Мистина. – Завтра днем покоя не будет никому, но после того, дадут боги, все это кончится.

Эльга подошла к нему. Она знала, что стоит за этим «покоя не будет никому». И почему он уходит сейчас. То, что можно сказать в таких случаях, она говорила ему – и вслух, и мысленно – уже много раз. Теперь не требовалось слов: встречаясь глазами, они как будто входили в некое соединявшее их невидимое облако, в котором одна душа просила другую вернуться, а та – обещала.

Мистина наклонился к ней и осторожно прикоснулся губами к ее губам. Смерть Ингвара наполовину убила их обоих; казалось бы, теперь, овдовев, Эльга может дать свободу своему сердцу, но на деле все стало еще тяжелее. Смерть мужа не принесла ей свободы любить другого, сковала сердце холодом. И сейчас она просто закрыла глаза и замерла. Снова пришел миг, который мог оказаться у них последним, и она не могла ни оттолкнуть Мистину, ни ответить ему.