– У нас людей не хватало весь город обложить, потому и послали за тобой. Князь-то хотел сам Володислава добить… – Асмунд оглянулся в сторону предградья, где оставался его быстро повзрослевший воспитанник. – Упрямый он – истовый Ингвар. И до славы жадный – делиться не хочет даже с матерью родной.

– Не ты ль его так воспитал? – сдержанно заметил Мистина.

– Я его как надо воспитал. Как великого князя русского. И упрямство – не большая беда, если ум к нему прилагается. Учиться ему еще много чему, да пока молодой – время есть.

– У древлян все силы в городе?

– Нет. Туда, за реку, не меньше трех сотен ушло. И знаешь, кто у Володислава воеводой?

– Кто?

– Старый знакомец твой. Величко. Он на том поле засадный полк вывел, догадался людей через ручей послать, чтобы к нам сбоку подойти. На наше горе ты его воевать научил!

– Я не учил, – Мистина качнул головой. – Греки научили. Там дураки, что учиться не умели, не выживали. И домой они не вернулись.

– Теперь ступай-ка ты сам за реку. Сторожи своего соратничка.

– Не меньше трех сотен нужно. Там лес близко, самое опасное место. Если Володислав в городе, а Величко в лесу, вот чтоб мне сквозь землю – скоро появится.

В самой большой избе предградья киевские бояре собрались на совет. Заречную заставу взял Мистина с двумя вышгородскими сотнями и своей дружиной, со стороны рва разместился Тормар с двумя витичевскими сотнями. Оба стана следовало окружить рогатками: сооружениями навроде ежей из толстых длинных жердей, крепким бревном соединенными в связку по три. Благо и леса вокруг, и людей с топорами в руках хватало. Оставшиеся три сотни большой дружины стояли в предградье, при Святославе, и с ними прочие ратники, боярские и княжеские, числом более полутора тысяч.

Тормар, Острогляд и другие из бояр предлагали не спешить с приступом.

– Зачем нам понапрасну людей класть? – говорил Тормар. – Обождем дня три-четыре, Володислав сам в руки свалится. Там в городе битком набито: свои жители, ратники, что с ним с поля ушли, беженцы разные. У них там ни хлеба, ни дров, ни воды. Там же нет ключей или колодцев? – Он взглянул на Люта, который лучше всех здесь знал Искоростень, и тот помотал головой: откуда на гранитной скале колодцы? – Припасы у них скоро все выйдут, они денек помаются да и мира запросят.

– Оттепель же была, – напомнил Острогляд. – Снег с крыш сошел. А теперь вон морозец опять. Стало быть, снега скоро не будет, по небу видно. Воды им взять негде, а чтобы со стороны реки не лазали, дозоры наши смотрят. Дрова тоже – уж теперь, видать, лавки в печах жгут. Завтра будут друг об дружку греться. И двух дней не пройдет – Володислав сам к тебе, княже, придет и в ножки поклонится.

Но Святослав покачал головой:

– Ждать мне не пристало! И не он, а я решу, когда и как нам снова свидеться. Володислав бежал от меня с поля и укрылся в своей норе, как лисица. Я вытащу его оттуда за хвост. Я желаю, чтобы весь этот город был уничтожен, все это змеиное гнездо! Чтобы род князей деревских сгинул и никогда не возрождался больше!

– Молодец, Святко! – одобрил племянника своей жены Грозничар черниговский, тоже нравом горячий и нетерпеливый. – Так и надо! Ты ж князь!

– Ты говорил, что мы можем поджечь Искоростень без приступа? – Святослав повернулся к Асмунду.

Тот кивнул:

– У нас есть зажигательные наконечники. Трута и пакли привезли два воза. И стрелометы доставили. Пристреляться только надо.

Пять стрелометов Мистина привез десять лет назад из Греческого царства, из Ираклии Понтийской. Эти хитрые устройства могли метать сразу десятки стрел, и дальность выстрела у них была больше, чем у обычного лука. Два из них держали в Витичеве, три в Киеве, но сейчас воеводы решили взять их с собой – везти не очень далеко, а польза при осаде может быть значительная.

– Но если затеяли поджигать город… – начала Эльга. – Вы помните, что там внутри – Предслава и ее дети?

– Ее могли за реку увезти, – сказал Острогляд.

– Но никто ведь не видел, чтобы увозили? Я не хочу, чтобы она сгорела вместе со всеми.

– Ты ведь предлагала ей уехать в Киев еще с могилы отцовой, – напомнил Святослав, ощетинившись при первом противоречии. Он больше не смел выговаривать матери за то, что начала войну без него, но был настроен в дальнейшем не упустить ни кусочка славы. – Она сама отказалась. Она сделала свой выбор. А человек должен стойко встречать последствия своего выбора, ведь так?

Эльга взглянула на Асмунда. Этому Святослава учили с детства: уметь делать выбор и отвечать за него, как поступали величайшие витязи древности. Принимать выращенную своими руками судьбу.

– Она вернулась, чтобы не оставлять посреди войны своих детей без матери. Они еще совсем малы, им шести лет нет.

– Это не дети – это князья деревские, – поддержал Святослава Грозничар. – У нее ведь есть сын, да? Ей предлагали выбор между своим, русским, родом и деревским. Сказание есть про одну женку: она сперва своему роду кровному победить помогла, а потом сама в горящий дом вошла и с мужем сгорела.

– Сигню дочь Вёльсунга, – пробормотал Ингвар-младший.

– Ну вот. Так и Предслава: коли ей судьба за Володиславом быть, она вернулась, чтобы сгореть вместе с ним!

– Но она нам родня! – воскликнула Эльга, с изумлением и страхом глядя в непримиримые голубые глаза сына. – Святша, она твоя сестра троюродная! Тебе не жаль твоей родной крови!

– А чем плохо, если наша кровь так прославится? – смеясь, возразил Грозничар, связанный с Предславой только через свою жену. – Пусть она поступит, как та Сигня, о ней такие же предания сложат!

– Я не позволю Володиславу ускользнуть от мести, даже если придется разнести всю эту гору по камешку! – закончил Святослав.

Соколина и Лют переглянулись над головами сидящих Эльги и Мистины. Глаза их говорили: вот ведь волчонок! Они не состояли с Предславой в кровном родстве, но с детства были с ней очень близки. Она с десятилетнего возраста росла на Свенельдовом дворе и играла с младшими детьми воеводы, еще пока они бегали в детских рубашонках. В земле Деревской они тоже в последние восемь лет жили в близком соседстве, а Соколина, с тех пор как десятилетней девочкой потеряла мать и осталась без женского руководства, видела в Предславе единственную свою наставницу. Их весьма тревожила ее участь и злила непримиримость Святослава.

А вот юный князь Предславу не знал: когда она вышла замуж, ему было всего шесть лет. Он видел в ней лишь жену из вражеского рода. Хотя вот он-то, через Эльгу и Олега Предславича, состоял с Предславой в кровном родстве.

– Ты еще почти дитя, а безжалостен, как старый волк! – напустился на братанича Пламень-Хакон. – Ты совсем ее не знаешь, вот тебе ее и не жаль! Предслава – чудная женщина, прекрасная, добрая! Она делает честь нашему роду! Я не допущу ее гибели, даже если мне придется самому полезть в огонь и вынести ее на руках! Я давал ей слово позаботиться о ней и ее детях, и я его сдержу!