Костя сказал, скинул звонок, встал.

Агата обернулась, глядя с сомнением. Ей Костя снова улыбнулся, но уже, наверное, нервно…

— Что-то плохое? — она задала вопрос, Костя мотнул головой.

— Нет. Всё в норме. Я отойду. Позвонить надо.

Не ждал разрешения, направился к двери.

Начал воспроизводить видео по ссылке уже за ней. Идя по коридору в сторону своего кабинета. Понимая, что у него уже дохера просмотров, и как это сработает дальше — очевидно.

«Мир за шторой — враждебный».

Эта истина жила вместе с Агатой за семью замками. Раньше казалось, что в дом к Косте истина уже не переехала — осталась в квартирке. Теперь же…

Агата стояла у окна, придерживала плотную ткань пальцем, создавая зазор, из-за которого могла бы видеть сама, но оставаться при этом незамеченной для других.

Такое поведение «внутри» было одним из проявлений ее неоправданного и нерационального страха. Сейчас неоправданным и нерациональным его уже не назовешь.

Из детской отлично видна была улица, значащаяся в адресе Костиного дома. И теперь по ней сложно было проехать машинам. Приходится тормозить и сигналить. Потому что у ворот день и ночь сторожат журналисты. Иногда это пара машин. Иногда доходит до десяти. Их поначалу пытались гонять, но в итоге…

— Сестрёнка, ну зачем ты себя мучаешь?

Вопрос Гаврилы из-за спины заставил Агату оглянуться.

Мужчина стоял в дверном проеме. Возможно, уже давно. Возможно, только подошел (приехал за какими-то документами из Гордеевского кабинета, а Агата не собиралась проявлять недоверие и следить, чтобы не увез ничего лишнего). Встретила, проводила, вернулась в детскую, проверила Макса, а потом…

И без Гаврилы знала, что не стоит себя же накручивать, но почему-то до сих пор не могла привыкнуть.

И на всю жизнь, наверное, запомнила день, в который это началось.

* * *

Костя был дома. Вышел из детской, чтобы позвонить кому-то по работе.

Агата почувствовала легкую тревогу, потому что выходя он будто в лице поменялся, но и предположить не могла, что произошло то, что произошло.

Она протанцевала с Максом минут пятнадцать. Увлеклась сначала, а потом просто радовалась, что удалось укачать.

Уложила в кроватку и только потом поняла, что Костя за это время так и не вернулся. Тревоги стало больше. Агата направилась к Костиному кабинету.

Занесла кулак для стука, а потом поняла, что дверь закрыта не плотно, и за ней Косте говорит по телефону. Сухо и отрывисто. Так, что волоски на руках поднимаются…

— Малому и Агате надо срочно делать паспорт… На вчера, блять!

Костя рявкнул, Агата вздрогнула, будто сказано было ей.

Сначала захотелось уйти обратно и сделать вид, что ничего не слышала. Потом же Агата поняла, что просто не сможет. Её убьет незнание.

Поэтому взяла себя в руки, нажала на ручку…

Вошла в кабинет, поймала полоснувший по ней Костин злой взгляд…

Успокоила себя же, что злой он не на неё. Он тоже попытался успокоить — следующим взглядом, уже другим.

Курсировал по комнате, держа трубку у уха и угукая.

Потом остановился посредине. Упер в бок свободную руку, поднял голову, шумно выдыхая в потолок…

А по спине Агаты прошелся морозец. Потому что она поняла — случилось что-то плохое. Очень-очень плохое. Чувствовала что-то схожее с тем, как он вернулся из поездки. Пальцы холодеют. Липкий страх расползается…

— Исполняй, Гаврила. Я и без тебя всё прекрасно понимаю…

Последняя фраза из телефонного разговора звучала по-особенному сухо и обреченно даже. Костя скинул, но снова не спешил смотреть на Агату.

Сначала на телефон. Потом, когда отложил его, просто под ноги. Дальше — в стену чуть в стороне от плеча Агаты.

При том, что она всё это время молча смотрела на него. Ждала, когда он заговорит. Костя же собирался. С мыслями и чувствами. Желваки гуляли волнами. Взгляд с каждой секундой становился всё более мёрзлым. Таким, что Агату подмывало обернуться, чтобы проверить, не образовалась ли на стене изморозь.

Но она просто не успела — Костя посмотрел на неё.

— Вам с Максом надо будет уехать, Замочек. К Поле. Договорились? Вы поладили, как я понял. Вот отдохнете.

Костя начал в приказном тоне, а закончил будто шутливо. Будь Агата более безразличным, менее тревожным человеком, могла бы даже обрадоваться, но вместо этого замотала головой.

Костю это явно разозлило. Он блеснул глазами и снова сжал челюсти, но сдержался — сплеча не рубанул.

Снова взял паузу, сложил речь в голове сначала…

— Так надо, Агат. Поверь. Пожалуйста…

— Я никуда не поеду, если ты мне не объяснишь…

И пусть Агата не сомневалась в искренности его призыва поверить, ей эгоистично важно было знать, от чего он хочет их с Максом спрятать. Потому что она там же с ума без него сойдет…

Костя снова колебался, Агата просила глазами быть честным. В итоге, кажется, победила. Дальше он говорил, кривясь, пересиливая себя:

— Твой благодетель хотел, чтобы я использовал в кампании информацию о случившемся в банковском отделении. Ты, думаю, и без меня это понимаешь. Он очень обозлен на лояльных к подобному людей. Это нормально. Это человечно. Но я этого не хотел. Мне важно, чтобы Вышинский издох за всё, что сделал. Но я не хочу, чтобы в этом участвовала ты. Поэтому информация оставалась в тайне. Сегодня он её слил. Ты про Здравый смысл слышала?

Агата кивнула.

— Они выкатили «расследование». Там звучит твое имя. И то, что ты Гордеева, там тоже озвучено.

Бегавшие по телу мурашки предчувствия в тот момент словно обзавелись шипами. Ощущения стали для Агаты болезненными. Ей захотелось обнять себя руками. Она внезапно почувствовала свою же дрожь.

— Всё хорошо, Агат.

Что-то из этого наверняка отразилось на лице, потому что Костя поспешил успокоить.

Снова протянул руку, делая шаг к Агате.

Агата же зачем-то снова отступила…

Оба это заметили. Оба вскинули взгляды. Она ему доверяла. Полностью и безоговорочно. Но инстинктивно продолжала всего бояться. Особенно сейчас.

Он не зря ушел из детской. Не зря злился и не хотел рассказывать. Для Агаты это — страшно. Наверное, один из самых больших ужасов.

Потому что наверняка найдутся те, кто её осудит, а она не сможет справиться с неконтролиемым желанием защищать себя. Захлебнется в осознании, что защитить себя невозможно, когда тебя травят. Её когда-то уже травили. Она больше не сможет.