— Набухались?

На вроде как заданный грозным тоном вопрос Агаты отвечает только улыбкой.

Она чуть отстраняется, открывая свои глаза и ловя его взгляд — ярко горящий. Способный даже испугать, но ей не страшно. Просто красиво так…

— У нас повод, Замочек. Выдули две бутылки коллекционного вискаря. Круглов достал где-то. Как короли, сука… Не гребу, что за штука, но так вставило…

Костя говорил, не особо-то пытаясь оправдаться, Агата только и могла, что с каждой секундой всё ярче улыбаться.

На самом деле, у её Кости не только выборы. Сегодня у Победителя уже День рождения. Юбилей. Но это событие для самого Гордеева сильно меркло рядом с более значимым, как казалось ему… И абсолютно неважным, как считала Агата.

Но правда жизни состояла в том, что вот сейчас у неё не было ни единого шанса устроить разборки. Слишком много поводов.

— Тебя в таком состоянии хоть журналисты не видели? — Агата спросила, берясь гладить Костю по лицу. Она очень ждала, когда он вот такой к ней вернется. Открытый, расслабленный. И пофиг, что это временно. Она просто скучала. И он явно скучал. Потому что спокойно мог остаться в городе. Отоспаться на квартире, а потом снова закрутиться в череде эфиров и встреч. Заглянуть домой дня через три. Её в лоб поцеловать. На малого посмотреть. Порадовать… Тип всё хорошо у них… И свалить опять. Но он приехал домой. Именно сегодня.

Потому что ему так хотелось…

— Нет. Мы часа в три сели. Уже все разъезжались. Комментарии где-то до полуночи раздавал. Потом дождались, пока будет большинство протоколов к нашему параллельному подсчету, посмотрели, что там Избирком… Поняли, что всё отлично… Пошли бухать… А такой я только для тебя…

Четко когда Агата вела по шевелившимся губам, они разъехались в наглой полуулыбке. Мол, лови свой эксклюзив, детка…

И детка ловит.

А ещё думает о том, что знали бы люди, за него проголосовавшие… Какой неправильный образ жизни он ведет… И какой он раздолбай, а еще словоблуд… Они бы в него влюбились. Чётко, как она.

— Гаврила жив?

Агата снова спросила, Костя снова же хмыкнул.

— Остался в штабе. Проспится — домой поедет…

— Надо было к нам…

— Хер ему. К своей жене пусть едет. К моей не надо…

— У него нет жены… — Агата говорила с улыбкой, Костя фыркал только.

— Посрать, пусть заведет. Теперь есть время…

Отмахнувшись от замечания, Костя притянул Агату еще ближе, вжался носом в шею, губами и дыханием пощекотал ямку в основании, заставляя Агату запрокинуть голову, а потом скользить подушечками пальцев по мужским волосам, чувствуя, что на губах играет улыбка.

Они долго лежали в тишине. Агата чувствовала, что ей немного жарко и не очень удобно — шея ноет, но не пыталась сменить позу и не просила Костю отвянуть. Просто переживала новый триумф. Уже личный, не его. Победу над страхом, который преследовал всё это время.

Первым делом он приехал к ней. Взял такую высоту… А приехал к ней…

— Ты доволен, Кость?

И наверняка не против был бы вот сейчас уснуть. Прямо так — в рубашке и брюках. А тут Агата со своими серьезными вопросами…

Она была готова к тому, что Костя отмахнется. Сведет к пошловатой шуточке.

Он же сначала чуть отстранился, смотрел в ее лицо. Долго и серьезно.

— Ты понимаешь, почему так случилось, Замочек?

После чего задал явно не пьяный и явно не шутливый вопрос. Явно же требовавший от Агаты честного ответа.

Она перевела голову из стороны в сторону, насколько могла. Костя усмехнулся на миллисекунду, а потом снова стал серьезным.

— Потому что ты не замочек, Агат… Ты мой ключик. — Костя говорил тихо, спокойно, не прямо-таки ласково, но Агате захотелось замереть и затаить дыхание. — От всех дверей. От всех замков. От всех сердец.

— Ты много работал. Ты заслужил…

Агата говорила то, во что искренне верила. А Костя почему-то снова улыбался. Немного иронично. Потом же прижался своим лбом к ее лбу, делая зрительный контакт одновременно будто бы невозможным и неизбежным.

— Мой потолок — процентов десять, Агат. Как бы я жопу ни рвал, выше не забрался бы. Я стою столько. Но я фартовый. Потому что все они за тебя проголосовали, неужели ты не понимаешь? Им похер на меня, Агат. Я для них такой же, как все. А это твоя победа. И у тебя даже не шестьдесят три…

Костя сказал, явно не ожидая ответа. Продолжая улыбаться, отовался от лица Агаты потянулся рукой за спину, взял свой телефон, зашел в галерею, листал там что-то…

Агата понятия не имела, что, но чувствовала себя странно. Взволновано. Запутано. А потом Костя повернул экраном к ней, как бы прося взять.

— Это что?

Ей было страшно, но она послушалась.

Взяла в руки, присмотрелась.

Чувствовала, что Костя снова обнимает, смотрит в лицо и ждет, когда она сама поймет…

Но во вскинутом Агатой взгляде — снова сомнение.

— Было много порченых, Замочек. Очень много. Больше восьми процентов. Все эти люди голосовали не за меня, Агат. Просто кто-то наступил на горло и поставил галочку, а кто-то не смог… Но они все за тебя голосовали. Миллионы, Агат. Понимаешь? Ты выбрала меня. Они тоже выбрали меня. Но важна для них ты. Они ассоциируют себя с тобой. Они на твоей стороне.

Костя говорил, а у Агаты сжималось горло, пальцы холодели, глаза наполнялись слезами.

Потому что если листать фотографии на Костином телефоне — там море бюллетеней. Целое море зачеркнутых, изрисованных, надорванных бюллетеней. Но объединяет их то, что на каждом по диагонали крупными буквами значится её имя.

Девочки, которую никто из них не знает. Которая всю жизнь думала, что никому из них нет до её боли дела. Что в этом мире её ждет только страх и осуждение.

Двенадцать лет назад такие же люди спокойно ждали, когда сошедший с ума мажор просто её расстреляет, а теперь её боль отзывается в других настолько, что они считают это поводом всё поменять.

Это всё произвело слишком сильное впечатление. Настолько, что глаза стали плохо видеть, пальцы продолжали поспешно листать, а из горла сам собой вырвался непонятный всхлип.

— Тише…

Костин телефон упал обратно — за его спину, Агата снова обняла мужа за шею, в нее же утыкаясь. Не хотела сейчас плакать, лучше было бы свести к обычной шутке, но почему-то накрыло.

Слезы лились сами. Одновременно горькие и будто бы облегчающие.

Когда-то ей достаточно было бы одного человека, который сказал свое «за Агату», но его не было. Сейчас же таких большинство в их огромной стране.

Перечеркнуть бюллетень — это не то же самое, что пойти против приказа вышестоящего чиновника. Действия абсолютно разного порядка. Но это — пробуждение, проявление небезразличия. Это — зарождение позиции, умения сопереживать чужой боли, становиться на сторону того, кто слаб и нуждается. Это сложный путь, который требует от людей бесконечного приложения усилий.