Конечно, войну малышня представляла по-своему, но все понимали, что это ужас, от которого надо спасаться. Мои рассуждения в этом плане, предполагаю, были самыми глупыми. Но они сохранились на всю жизнь.

«Война будет бежать, — говорила я, — я спрячусь на самой макушке нашей вербы, война и мимо пробежит. Или лягу в борозду меж картофельной ботвы, я же маленькая, война точно не заметит меня».

Иногда зимними вечерами расспрашивали своих отцов, как они громили фашистов.

Фронтовики нашего переулка были внешне здоровы, работали в колхозе, кто трактористом, кто «по наряду», кто бригадиром. Исключение составлял Стефан, у него не было ноги. Несмотря на это, Стефан был крепышом. Он мог выпить за двоих, а то и за троих и одолеть всю компанию без особого напряга. В селе за ним закрепилось прозвище «культя». Степаном тоже редко его называли, «в глаза» — Стёник, «за глаза» — Культя. Он пережил всех фронтовиков нашего переулка.

Это сейчас, спустя годы, я знаю, что он во время оккупации села служил в полиции, как и все молодые мужчины 1922–1924 годов рождения, не попавшие под возрастной довоенный призыв.

После освобождения Стародубского района, в октябре 1943 года их всех призвали в Красную Армию, в штрафную роту, и отправили на фронт.

Как рассказывал сам Стефан, он вместе с другими призывниками, не доезжая до Унечи, попал под вражеский обстрел. Правда, поговаривали в селе, что он сам себе неудачно прострелил левую ногу, затронул кость.

Честно говоря, мне не верится в эти придумки. Возможно, они возникли, потому что именно левая нога была простреляна (правой рукой).

Припоминаю и я хвастовство Стефана после бани за выпивкой с моим отцом, когда он, захмелевший, посмеивался: «Вот ты и горел в танке, и замерзал, войну всю прошёл, а что ты имеешь? А мне машину дали, работу хорошую, девок моих в интернат взяли, там кормят, одевают, а твоя вон дочка посинела вся от худобы».

«Ты знаешь, что оставалось от необстрелянных пареньков после наступления? — сквозь слёзы выдавливал отец и тут же добавлял: — Одни кишки на кустах. Я эту картину забываю только, когда напьюсь до беспамятства».

Отец мой скрипел зубами, но слёз сдержать не смог, вспоминая пехоту, которая почти всегда была рядом с танками.

Примечание. Стефан не виновен в подлости власти, в том, что фронтовики для неё стали уже отработанным материалом, их нищенское существование не волновало её.

Животный страх за свою жизнь в условиях войны толкал на предательство сотни тысяч людей разных рангов.

Например, маршал Григорий Кулик: при отступлении выбросил оружие и документы, переоделся в крестьянскую одежду, передал командование младшему офицеру, после чего спрятался в обозе…

Если так себя вели «главнокомандующие», что же можно было ожидать от красноармейцев, нередко безоружных, брошенных на произвол судьбы?!

Десятки тысяч человек в Великой Отечественной войне воевали против своих же соотечественников. Тысячи убивали при этом своих собратьев. Сотни — делали это осмысленно и со звериным интересом. Десятки — командовали организованным предательством, и это их нисколько не смущало.

Да, Стефану в 60-х годах, как инвалиду, была выделена машина. Хорошо помню, она была маленькая, зелёного цвета, как в кинофильме Гайдая: «Операция „Ы“». Вскоре он ухитрился её продать. Мои подружки, двойняшки Таня и Валя, действительно, восьмилетнее образование получали в Стародубском интернате.

Сам Стефан всегда работал на колёсах, так в селе нашем называли запряжённую повозку. Возле их дома всегда пахло горючим, в обеденный перерыв и после работы на колёсах находилась огромная металлическая бочка. Он подвозил на поле горючее для механизаторов.

Работая в архивах, я набрела на документы, из которых следует, что Стефан не всегда возил горючее. После войны у него было более доходное дело, он работал животноводом на ферме и в это же время получил медаль от военкомата.

Это сейчас я знаю, что списки для награждения готовили в сельском совете, передавали в военкомат, но иногда их просматривал Райком партии и либо пополнял списки, либо убавлял.

Награду для Стефана выписывал военком, утвердил секретарь райкома ВКП (б).

Сразу бросается в глаза безграмотность чиновников в оформлении наградного листа: указан Белорусский фронт, на котором, якобы, воевал товарищ с 10 ноября 1943 года по 23 февраля 1944 года. Все 3 фронта были образованы в 1944 году — 1-й 24 февраля 1944 года, 2 и 3–24 апреля 1944 года, то есть тогда, когда Стефана и в помине не было на фронте. Это ещё раз подтверждает то, что для власти ничего не значила награда.

Примечание. На службу поступил в октябре 1943 года, ВПП и ЗП. Ранен в левую ногу.

Мой отец имел полное право получать все юбилейные награды, это право давала ему медаль «За Победу над Германией». Но, видимо, сельсоветчики и работники райкома партии исключали его из списков, потому что он был борцом за права колхозников. Возможно, положенные ему награды доставались другим, более сговорчивым, ранее служившим в полиции.

После смерти папки, как рассказывала мама, из военкомата приехал представитель и потребовал военный билет и Орденскую книжку. Мама схитрила, сказав, что дети куда-то спрятали все документы, потому что она много плакала после смерти мужа, рассматривая его награды. Да, плакала она много, оставшись с четырьмя детьми, поэтому ухудшилось зрение и нервная система дала сбой.

Приближался юбилейный 1970 год — 25-летие Победы, вот и понадобились документы. Почему я такой вывод сделала? Да потому что в присланных мне из ЦА МО РФ документах смерть отца записана на год позже, как раз в юбилейный год. Правда, когда архив выставил на сайт эту дату, я попросила исправить. Выполнили. А военный билет и Орденская книжка хранится у меня по просьбе мамы.

Но продолжу об инвалидах. Впервые мне было неприятно