тяжелый контингент этого интерната составляли многочисленные, как их здесь звали, «Самовары» — фронтовики, потерявшие и руки, и ноги («самовар» потому, что при теле был только «краник»).

Это были действительно беспомощные страдальцы, дома они не только не могли себя обслуживать, но и самостоятельно попрошайничать. Нередко там, где они обитали, находились добрые люди, которые вывозили их на специально низких (чтобы легче на них сажать, а в случаях падения не сильно ушибиться) тележках на людные места, ставили рядом металлическую (чтобы не сдуло) посудину для сбора пожертвований, а потом увозили на ночлег, купив по дороге в магазине спиртное с закуской (я лично знал такого инвалида, он был моим соседом по двору в Москве).

Такая жизнь инвалидов, конечно, была позором для страны-победительницы.

Захоронения ветеранов Великой Отечественной зарастали травой, и большинство из них к моему приезду практически уже становились неразличимыми…

С самого начала работы интерната в 1950 году недостатка в персонале не было. Отбирали для работы молодых, 20-ти-25-летних девушек. Многие из них понимали свою моральную ответственность в обслуживании подопечных инвалидов и старались в меру сил своих приукрасить их жизнь…

Да, действительно, в Интернате этим инвалидам-калекам не давали умереть с голода, и пища была, говорят, не плохая… Никакой реальной психиатрической и психотерапевтической помощи и поддержки, в которых так нуждались почти все поселенцы. А уж о том, что бы побывать в храме, приобщиться к Святому Духу и речи не могло быть — все храмы взорваны или просто закрыты и изгажены.

Можно назвать много бытовых и морально непреодолимых обстоятельств, которые делали жизнь инвалидов угнетающей, но самым тяжелым была проблема психологической несовместимости и чувства одиночества среди людей, чувства никому-не-нужности. Мало того, что в палатах было тесно, по 8–15 человек, в них были одни и те же люди на протяжении дней, месяцев, а то и многих лет…

Видя это, я не мог вновь не возмутиться двойными стандартами советской власти. Теперь мало кто знает, что в те годы при каждом обкоме большевицкой партии было специальное представительство Главного Четвертого («кремлевского») Управления Наркомата Здравоохранения СССР, которое было ориентировано исключительно на социально-медицинское обслуживание большевиков. Мне довелось быть в одной из таких больниц с лекцией, я был удивлен теми излишествами как штатного расписания, так и материально-технического обеспечения, которые просто бросались в глаза; десятой частью этих излишеств можно было бы достаточно обеспечить интернаты для инвалидов Великой Отечественной войны.

Таковы были реалии жизни инвалидов Великой Отечественной войны в большевицкой системе.

Не я первый и не единственный хочу с благодарственной молитвой вспомнить наших победителей-инвалидов в грядущий юбилейный год. Публикации про инвалидов были и раньше и их тоже надо знать, но они, как правило, слишком однобоки, а то и просто лживыми.

В страданиях инвалидов виноват только фашизм. Мы, Отечество, в этом не виноваты, можно винить ещё большевиков, которые не создавали в годы своей власти достойную жизнь защитникам Советского Союза.

Слава Богу, фашизма больше нет. И большевизма тоже. Наша задача предупредить возрождение этих бесчеловечных систем и не допускать их восхваления.

После отселения интерната в 1984 году в другое место началось возрождение монастыря под покровом Русской Православной церкви. В 1989 году в канун праздника Андрея Первозванного на Валааме возобновилась монашеская жизнь. Русская Православная Церковь чтит память защитников Отечества, чтит вместе с многочисленными паломниками, среди которых нередко бывает президент России В. В. Путин.

Фёдор Викторович Кондратьев, доктор медицинских наук, профессор, заслуженный врач России, судебный психиатр высшей квалификационной категории

Глава V. Страницы истории собственными шагами

1. Время правления Никиты Хрущёва

* * *

Вот какую характеристику этому периоду истории страны Советов дала Трунова Екатерина Ивановна, о которой я писала в самом начале своего повествования. Волею судьбы я проживала с ней долгое время в одном доме.

Примечание. Тётя Катя была грамотной женщиной, смелой в своих суждениях, прямолинейной. Замуж не выходила, всю жизнь она прожила в семье своего брата Ивана. У неё были незаурядные художественные способности, она прекрасно рисовала портреты, того же Ленина, чудно вышивала, а в вязании превосходила всех своих односельчан. Помню, как к ней приходили за советом по заготовкам на зиму, по вязанию узоров.

«В колхозе был труд каторжный, — рассказывала Екатерина Ивановна. — Долгое время советская власть заработную плату колхозникам не платила, просто записывали „трудодень“. На этот трудодень давали зерно, но очень мало, хотя всегда обещали больше. Слово своё никогда не держали. Народу жилось тяжело. Мы сами часто голодали. Выручала река Усожа, которая была полноводная и богата разной рыбой. Брат Иван был хорошим рыбаком, это и спасало нас от голодной смерти».

Работали, как проклятые, с рассвета до заката. А ещё и свой огород надо было обработать. Да и хозяйство накормить. А потом с каждого двора Советы забирали часть картошки, яйцо, даже шкуру от поросёнка надо было сдавать. Садов ни у кого не было, потому что за каждую яблоньку надо было налог платить. Топиться было нечем. Жили в холоде и голоде. Всю жизнь проработала я в резиновых сапогах, промесила грязь на ферме, а пенсии вот заработала только двенадцать рублей. Что мы видели в этой жизни? Ничего. Вот я думаю, зачем было эту революцию устраивать? Лучше жить не стали. Как были лодыри и пьяницы, так они и при новой власти остались. Они думали, наверно, что новая власть им добра с небес насыплет. Ан, нет! «Без труда не вытащить и рыбку из пруда».

* * *

Начало правления Никиты Хрущёва почти совпало с моим рождением, конец же наступил, когда я училась в третьем классе Дох-новичской восьмилетней школы. Я росла в крестьянской многодетной семье. Отец мой Войтенок Фёдор Иосифович прошёл всю войну (подробности его боевого пути в книге 2 «Между жизнью и честью»), мама Войтенок (Бобок) Матрёна Алексеевна (о ней