В хижине воцарилась тишина. Со знанием позднейших ересей у архиепископа было туговато. Он молча смотрел на невесть откуда взявшегося умника, и я начал опасаться, как бы нас не постигла судьба святого Карантока, изгнанного отсюда с проклятиями. Вот будет смешно вернуться к Ллевелину с личной анафемой от архиепископа Кентерберийского! Преосвященный Эмерик глядел на меня, не мигая, словно борясь с искушением потыкать в меня пальцем, не являюсь ли я случайно насланным на его обитель наваждением.

– Твои слова, сэр Торвальд, – медленно начал архиепископ, – выдают в тебе человека, богатого познаниями. Но смеет ли рыцарь, пусть даже и знаменитый рыцарь, оспаривать слова примаса Британии!

– Господь с вами, благий отче. – Я прижал руки к груди, демонстрируя раскаяние и удивление в одном флаконе. – Разве посмел бы я вести себя столь непочтительно? Я лишь ищу ответа на вопрос, который терзает мою душу. И у кого, как не у вас, мудрейшего из мудрых, спрашивать мне о том.

Вы говорите, кровопролитие – грех, и я ликую, вторя вашим словам. Но как же остановить кровопролитие, когда оно ведётся от имени того, чьё имя проклято вами с амвона? Скажите, как, если не другим кровопролитием? Разве не научил нас Господь примером своим жертвовать малым, даже если это малое – суть величайшее для спасения ещё более великого? И разве не заповедал нам Спаситель: «Когда же услышите о войнах и смятениях, не ужасайтесь, ибо этому надлежит быть прежде». (Мф. 24:6; Мк. 13:7; Лк. 21:9) «Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл Я принести, но меч» (Мф. 10:34).

– Ступайте, – склонив голову, промолвил архиепископ, едва я закончил благочестивый монолог. – Завтра утром я дам вам ответ.

* * *

– «Клюнет ли Штирлиц на этот раз? – думал Мюллер, почёсывая исклёванную партайгеноссе лысину», – раздалось у меня в голове. – «Капитан, я весь дрожу от нетерпения. Маленькое интервью для газеты „Камелот ньюс“: как вы оцениваете первый этап переговоров? И вообще, что это было – переговоры или богословский диспут?»

– «Без комментариев», – с интонацией матёрого политика отрезал я. – «И знаешь что, Лис, пока суд да дело, пошли-ка прогуляемся к оврагу. У меня есть кое-какая идея». Годвин, – скомандовал я, – подведи-ка коней.

Парнишка, шедший рядом с нами, послушно кивнул и быстро направился к каменной изгороди, возле которой, стреноженные, паслись наши кони.

– Ну-ка делись, что ты там удумал? – негромко сказал Лис, едва лишь оруженосец отдалился от нас на дистанцию прямой слышимости.

– Как ты думаешь, есть ли шанс, что клочок пергамента, выкинутый Бэдивером, до сих пор находится в окрестностях оврага?

– Ну-у, я бы сказал, что шанс отличен от нуля, но весьма невелик, – с сомнением покачал головой Рейнар.

– Верно, – согласился я. – При этом даже если пергамент лежит под каким-нибудь кустом и не чирикает, вероятность отыскать его также угасающе мала.

– Чрезвычайно ценное наблюдение. Однако в чём заключается твоя идея?

– Отыскать пергамент, обшаривая дюйм за дюймом овраг и прилегающие к нему земли, – задача мало того, что трудноосуществимая, но и бесперспективная. Однако теперь у нас есть человек, который чувствует магическую энергию, исходящую от Мерлиновского пророчества.

– Постой-постой! – Лис вперил в меня восхищённый взор. – Ты что же, хочешь использовать Годвина в качестве миноискателя?

– Ну да.

– Обалдеть! Ну что ж, давай попробуем, авось что и выйдет.

– Сэр Торвальд, господин Рейнар, – Годвин подъехал к нам, ведя в поводу коней, – мы уже отправляемся?

– Да, – кивнул я, – на небольшую прогулку. Сейчас, только положу цветочки на могилку братца Лукана, и едем.

Со стороны наша прогулка, должно быть, выглядела более чем странно. Высокородный лорд в сопровождении комита и оруженосца кружили между кустов и деревьев, точно охотничьи собаки, потерявшие след, негромко переговариваясь и заставляя благородного юношу едва ли не обнюхивать землю, по которой ступали их кони, фут за футом, милю за милей.

Как бы хороша ни была моя идея, толку от неё не было никакого. Начинало темнеть, и мы были вынуждены отказаться от дальнейших поисков, спеша обустроить место для ночлега.

Когда окончательно стемнело, в очерченном от всякой нечисти круге потрескивал костёр, Лис, перебирая струны подаренной Лендис роты, напевал старинную скандинавскую балладу, впрочем, скорее всего ещё не сложенную в самой Скандинавии, и Годвин, утомлённый бесплодным поиском, борясь со сном, заворожёно внимал словам баллады:

Я ещё молод, не видел войны,

Как повезу я знамя страны?

Только горячие руки юнца

Знамя удержат в бою до конца.

– Сэр Торвальд, – внезапно, точно вспомнив что-то, встрепенулся оруженосец, – позвольте мне задать вопрос.

– Слушаю тебя, – кивнул я, машинально помешивая золу в костре тонкой веткой.

– Быть может, это излишнее любопытство, – юноша замялся, – но что значат все эти части пророчества Мерлина, которые мы ищем?

– Видишь ли, – вздохнул я, – считается, что некоторые пророчества могут предрешать судьбы королей, стран, а то и всего мира. Никто не может доказать, что это так, но и обратное тоже недоказуемо. Иногда мне кажется, что не само пророчество довлеет над людской судьбой, а знание этого самого предсказания определяет поступки человека. Словно заворожённые волшебной дудочкой, вершители судеб стараются следовать прорицаниям, воплощая их в жизнь.

Очевидно, великий Мерлин также подозревал об этом, во всяком случае, своё пророчество о судьбе Британии после смерти Артура он велел разделить на двенадцать частей и раздать доблестным рыцарям Круглого Стола, именуемым лордами Камелота. Вернее, разделить пергамент повелел король, но я уверен, что это был совет Мерлина. Очень скоро все те, кто обладал частями пророчества, должны будут собраться в Камелоте, чтобы, сложив части в единое целое, огласить судьбу Британии, а возможно, не только её, – «и не только здесь», – добавил я в уме, но произносить не стал.

– А те части на коелбрене, которые вы мне показывали, что означают они?

– Это фальшивое пророчество, – вздохнул я. – Его сочинил Ллевелин, чтобы занять трон.

– Выходит, Страж Севера такой же негодяй, как и Мордред?

– Верно, – кивнул я. – Он такой же негодяй, как Мордред, и такой же законный претендент, как его противник. Ему выгодно, чтобы в Камелоте была сложена подделка, а стало быть, ни одна часть настоящего пророчества не дошла до залы Круглого Стола. Мы же, в свою очередь, пытаемся ему помешать. И если Ллевелин об этом узнает, судьба, ожидающая нас, будет безрадостна.

Брошу я знамя, грош мне цена,

Буду я проклят на все времена! —

продолжал напевать Лис, слушая нашу неспешную беседу.

– Сэр Торвальд, – немного помолчав, вновь обратился ко мне Годвин, – но если в Камелоте появятся оба пророчества, что же будет тогда?