— О чем, Теодоро?

— Чтобы ты, когда тебе надо о чем-нибудь поговорить со мной, делала это сама, а не посылала ко мне посредников… — Голос доктора звучал печально.

Удивленная дона Флор оперлась на локоть и, повернувшись к мужу, натягивавшему пижамные брюки, спросила:

— Не понимаю, о чем ты?

— По-моему, муж и жена должны быть откровенны друг с другом, к чему им всякие хитрости и уловки…

— Объясни, пожалуйста, дорогой, в чем дело, я ничего не понимаю…

В полосатой пижаме доктор сел на кровать.

— Если ты хочешь переехать, почему ты сама не сообщила мне об этом?

— Я хочу переехать? Да кто тебе это сказал?

— Твоя мать, дона Розилда. Она передала мне, что тебе здесь не нравится…

Дона Флор смотрела на огорченного мужа, и ей хотелось смеяться: «Такой большой и такой глупый».

— И ты решил, что я ее подослала? Просто ты еще ее не знаешь, Теодоро, зато я прекрасно знаю, чего она хочет… Это не мне, а ей нужен другой дом, нужна комната, в которой она могла бы поселиться. Но упаси тебя бог пойти на это.

— Но, дорогая, если твоей матери негде жить, мы, пожалуй, могли бы…

Дона Флор едва не прыснула и, посмотрев мужу в глаза, сказала:

— Ты говорил, Теодоро, что мы должны быть откровенны друг с другом. Так скажи мне, ты бы хотел, чтобы мама жила с нами?

Доктор Теодоро не любил лгать, но не любил и обижать людей, тем более что речь шла о матери жены.

— Если она того хочет и ты согласна…

— Так знай, дорогой мой, я вовсе не согласна. Она моя мать, и я люблю ее, но жить с нею под одной крышей я не желаю. С ней не уживется ни один человек, Теодоро, ты еще не знаешь ее. — Она взяла руку мужа. — Здесь будем жить только мы с тобой. И переедем отсюда только в собственный дом. Впрочем, будет гораздо лучше, если нам удастся купить этот…

Фармацевт облегченно вздохнул. Ради доны Флор он готов был на любые жертвы, даже терпеть дону Розилду с ее сплетнями. Но к счастью, все прояснилось. Дона Флор, как всегда, проявила себя бережливой и рассудительной хозяйкой. Зато насчет доны Розилды мнение доктора Теодоро изменилось: святая старушка показала свое истинное лицо. Неспроста, видимо, Мораис не хочет возвращаться в Баию, пока теща жива.

Однако доктор Теодоро, человек воспитанный и вежливый, сказал со свойственной ему мягкостью:

— Это у нее возрастное… Бедняжка…

Дона Флор нежно погладила руку мужа, в который уже раз удивляясь его доброте.

— Возраст тут ни при чем, любимый… Она всю жизнь такая… Хоть и нельзя говорить о матери дурно, но другой я ее не помню. Даже отец, уж на что святой был человек, и тот с трудом ее выносил. Если она поселится с нами, Теодоро, мы с тобой очень скоро рассоримся.

— Мы с тобой?! Никогда, дорогая, и ни за что… — Доктор Теодоро посмотрел на жену с нежностью. — Мы никогда не поссоримся с тобой… И никогда не станем ничего скрывать друг от друга. — Он поцеловал ее в губы.

— Никогда, — шепотом повторила дона Флор.

Доктор Теодоро улыбнулся и встал, чтобы потушить свет. Под пижамой угадывалась его крепкая фигура, широкая мускулистая спина. Закусив губу, дона Флор постаралась отогнать грешные мысли, ибо был понедельник, а педантичный доктор никогда не нарушал раз заведенного порядка. Но он был такой деликатный и внимательный и так любил ее, что согласился бы даже терпеть в своем доме дону Розилду… А за подобное великодушие можно было простить его педантичность, его пристрастие к порядку.

«И все же, Теодоро, ты не знаешь и не узнаешь никогда, что таится в глубине моего сердца».

Перед доной Флор открылся неведомый мир, о существовании которого она прежде не подозревала. Вступив туда под руку с мужем, она стала «изящным украшением» этого мира, как о ней справедливо писал в своем отчете о празднике у Тавейры Пиреса Силвиньо Ламенья, опытный комментатор и заведующий отделом светской хроники в «А тарде».

Никогда прежде дона Флор не слыхала о существовании мира аптекарей, недоступного и таинственного, с его особой жизнью, особым языком, особой атмосферой, пропитанной нитратами и каломелями. Вершиной этого мира было Баиянское общество фармакологов, занимавшее целый этаж в здании, где разместилось другое общество, еще более значительное: общество врачей, этой богатой и могущественной касты, наживающейся на труде других. Что бы делали врачи, спрашивали лидеры фармакологии, без нас, фармацевтов? Откуда же у них это высокомерие? Не менее спесиво держались владельцы лабораторий; почтительно заискивающие перед важными покупателями, они относились с пренебрежением к маленьким людям и своим должникам. Самыми приятными из всей этой компании, пожалуй, были коммивояжеры, путешествующие с чемоданами, полными лекарств, и всегда готовые рассказать последний анекдот. Эта ученая и деловая публика со своими титулами и деньгами откровенно презирала мелких служащих и продавцов, получавших мизерное жалованье.

Когда-то, заходя в аптеку купить тюбик зубной пасты или кусок мыла, дона Флор не обращала никакого внимания на этот мир, пропахший лекарствами и живший своими законами.

А в этом мире трудился теперешний ее муж, чтобы своим докторским званием, своим большим опытом, приобретенным в лабораториях и за прилавком, своей работоспособностью и честностью обеспечить себе прочное финансовое положение и хорошую репутацию. И то и другое было необходимо, чтобы он мог распахнуть перед доной Флор врата, ведущие в мир йода и сульфатов, а также посещать вместе с ней научные и увеселительные мероприятия Баиянского общества фармакологов: собрания, где зачитывались и обсуждались диссертации и рефераты, завтраки по случаю вступления нового руководителя на пост, либо Дня фармацевта, когда между членами общества и их семьями происходило бурное «классовое братание», по выражению доктора Феррейры, и, наконец, рождественские балы.

Дона Флор регулярно являлась на доклады и банкеты, хотя и без особого рвения. Она познакомилась с женами коллег своего мужа, кое-кому нанесла визит, кое-кого приняла у себя.

В том числе дону Себастьяну, супругу и надежную опору доктора Силвио Феррейры, генерального секретаря общества и его главного вдохновителя. Жизнерадостную дону Риту, громко говорившую и заразительно смеявшуюся, супругу доктора Танкредо Виньяса, владельца аптеки «Санта-Рита». Худосочные муж и жена как нельзя лучше подходили друг другу: он беспрерывно курил, она кашляла, как чахоточная. И дону Неузу, белокурую, с живыми глазами жену Р. Маседо и K°. Компанию доктору Маседо составляли продавцы, ибо дону Неузу привлекали новички. Она их коллекционировала, давая своим возлюбленным названия самых модных лекарств: «Эликсир „Ямс“» — толстому мулату, «Бромил» — хрупкому и невинному юноше, украсившему эту редкую коллекцию; «Эмульсия „Скотт“» — красивому крестьянину-испанцу, румяному, как яблоко; «Дамский эликсир» — маленькому Фреазе, который помог ей поправиться после воспаления печени; «Мыло „Кабокло“» — иссиня-черному негру, и, наконец, «Чудом медицины» она назвала галантного семинариста, приехавшего в Баию на каникулы. С ним ненасытная прелестница Неуза изменила всем аптечным продавцам, бросив вызов людям и богу.