21 апреля 1945 года на совещании в рейхсканцелярии Гитлер окончательно объявил о своем бесповоротном решении остаться в осажденном Берлине. Вот как описывает это совещание Э. Кемпка: «На совещании, обсуждавшем положение на фронтах, ближайшие сотрудники Гитлера во главе с Кейтелем, Йодлем и Борманом снова настаивали на том, чтобы Гитлер использовал приготовленные самолеты и отправился вместе со своим штабом в Оберзальцберг. Там он будет в безопасности, и оттуда можно будет руководить военными действиями в этой последней битве лучше, чем из Берлина, окруженного русскими.

Адольф Гитлер отклонил эти предложения. Он заявил, что независимо от развития событий он не покинет столицу Рейха. Он твердо стоял на своем все время с тех пор, как находился в Берлине. По его приказу все имевшиеся в нашем распоряжении самолеты должны были быть подготовлены к эвакуации из Берлина женщин и детей. Он предложил всем своим сотрудникам право покинуть Берлин, если они этого пожелают».

На самом деле Оберзальцберг через несколько дней все равно перестал бы быть «безопасным местом». Советские войска уже взяли Вену, а американцы вторглись в Баварию. Гитлер это хорошо сознавал и предпочел погибнуть в Берлине, что казалось куда более символическим актом, чем смерть в каком-нибудь безвестном австрийском или баварском городке или деревне.

Самолеты улетели из Берлина на юг, несмотря на сильный огонь советской зенитной артиллерии. В них покинули город прислуга, секретарши, стенографы и сотрудники личного штаба Гитлера. Как свидетельствует Кемпка, «профессор доктор Морель... также улетел из окруженной столицы. Впечатлительный доктор не смог вынести обстановки осажденного города и дрожал от страха, Гитлер лично распорядился об отправке его из Берлина.

Распрощавшись с доктором Морелем, Гитлер заявил, что никакого другого врача он больше не возьмет, так как не доверяет ни одному человеку (преемником Мореля был назначен хирург доктор Штумпфеггер, но Гитлер так и не воспользовался его услугами. — Б. С.). У него появилось подозрение, что какой-нибудь врач может впрыснуть ему морфий в такой дозе, которая позволит в бессознательном состоянии вывезти его против его воли из Берлина. Так как пилоты Ганс Бауэр и Георг Бетц остались в главной ставке, то Гитлер понимал, что оба самолета стоят на аэродроме в Гатове в полной готовности для того, чтобы вывезти его».

Гитлер уже не сомневался, что конец близок и что ему придется совершить самоубийство, чтобы не попасть в плен к русским. Почему же он до самых последних часов приказывал войскам с севера, юга и запада прорываться к Берлину, чтобы разорвать кольцо окружения? Неужели верил, что остатки германских армий, каждая из которых по силе редко превосходила корпус, смогут справиться с целым советским фронтом? Нет, конечно. Гитлер был достаточно опытным в военном деле человеком, чтобы понять: подобных чудес на свете не бывает. Но фюреру хотелось погибнуть во главе сопротивляющихся, а не капитулирующих войск, причем в тот момент, когда противник вплотную подступит к его последнему убежищу и можно будет сказать, что он, Гитлер, сражался до последней возможности. Для ободрения защитников Берлина и отдавались последние приказы войскам за пределами кольца, по которым предпринимались ставшие уже бессмысленными атаки, и множилось число жертв с обеих сторон.

По утверждению Шпеера, «генерал СС Бергер рассказал мне, что Гитлер уже 22 апреля намеревался покончить с собой. Об этом же мне сообщила Ева Браун. Однако потом он передумал и заменил Хейнрици командующим воздушно-десантными войсками Штудентом; Гитлер считал его одним из самых энергичных военачальников. Он полагал, что в столь отчаянной ситуации может положиться на Штудента...». Версия, будто Гитлер собирался покончить с собой еще 22 апреля, выглядит правдоподобной. Не случайно именно в этот день он распорядился уничтожить свои личные бумаги. Но вот утверждение Шпеера, будто он передумал потому, что с помощью энергичного Штудента решил попытаться еще раз переломить судьбу, никакого доверия не вызывает. Хейнрици был заменен на своем посту только 28 апреля, причем сначала генералом Куртом Типпельскирхом, и, только когда тот отказался принять командование, возникла кандидатура Курта Штудента. Более реальными причинами, заставившими Гитлера 22 апреля повременить с самоубийством несколько дней, стала телеграмма Геринга о его намерении принять на себя всю полноту власти и начать переговоры с западными союзниками. Фюрер обвинил рейхсмаршала в измене. Теперь самоубийство выглядело бы как капитуляция перед требованиями Геринга. Гитлеру требовалось время, чтобы арестовать Геринга, подыскать себе нового преемника и соответствующим образом изменить политическое завещание. Кроме того, фюрер принял решение перед смертью узаконить свои отношения с Евой Браун, а на это тоже требовалось время.

23 апреля Кейтель еще раз попытался уговорить Гитлера покинуть Берлин. Он вспоминал: «После доклада об обстановке я попросил фюрера о беседе в присутствии Йодля. Должно же быть принято наконец какое-то решение: или предложение о капитуляции, прежде чем Берлин станет полем боя за каждый дом, или же вылет ночью в Берхтесгаден, чтобы оттуда немедленно начать переговоры!.. Я остался наедине с фюрером, так как Йодля вызвали к телефону. Как это часто бывало, Гитлер не дал мне произнести и двух слов. Он сказал примерно следующее: «Заранее знаю, что вы хотите сказать: сейчас должно быть принято окончательное решение! Это решение я уже принял: из Берлина я не уйду; я буду защищать город до последнего. Или я прикажу вести эту битву за столицу Рейха — пусть только Венк снимет с моей глотки американцев и прогонит их за Эльбу! — или же вместе с моими солдатами погибну в Берлине, паду в бою за символ Рейха».

Я возразил: «Это безумие! В такой ситуации я должен потребовать вашего вылета сегодня же ночью в Берхтесгаден, чтобы обеспечить руководство Рейхом и вермахтом; в Берлине, если связь будет оборвана, что может произойти с минуты на минуту, сделать это невозможно».

Фюрер заявил: «Ничто не мешает вам немедленно вылететь в Берхтесгаден. Я даже приказываю вам сделать это! Но сам я останусь в Берлине! Час назад я по радио сообщил об этом немецкому народу и столице Рейха. Отступить от этого я не могу».

И еще Гитлер убеждал Кейтеля: «Именно мое присутствие в Берлине побудит войска сражаться до последнего и удержит население от паники. К сожалению, это необходимая предпосылка удачи уже начатых операций по деблокаде Берлина и успешных боев за город. Только одно доверие ко мне дает вообще какой-то шанс на еще возможный успех, а потому эту борьбу за Берлин я доведу до конца лично! Восточную Пруссию удерживали только до тех пор, пока моя ставка все еще находилась в Растенбурге, а когда я больше не смог поддерживать боевой дух войск своим личным присутствием, фронт там был прорван. Так получится и с Берлином, а потому я своего решения не изменю и своего обещания армии и населению не нарушу!»

К тому времени Гитлер уже нисколько не сомневался, что никакой удачи для вермахта больше не будет и что Берлин падет в течение одной-двух недель. По свидетельству начальника Генштаба люфтваффе генерала Карла Колера, находившегося в рейхсканцелярии, фюрер еще 22 апреля приказал сжечь все свои личные бумаги и явно готовился к смерти. Так что слова об «успешных» боях и «шансах на все еще возможный успех» предназначались лишь для ободрения генералитета, чтобы не допустить преждевременной капитуляции. Гитлер хотел умереть во главе еще сражающегося Берлина и вермахта.