Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я вдруг заметил как мужчина покачнулся, будто и правда что-то ощутил, но мне было уже всё равно. Я решил не тратить больше времени. Однако сдержать всех эмоций не смог, поэтому сказал так:
— Ваши предки, князь, служили империи не один год верой и правдой. А вы просто вор, убийца и государственный преступник. — каждое слово было подобно толстому гвоздю, прошивающему его тело, душу и совесть.
Я вдруг почувствовал, что что-то изменилось. Будто скорлупа за которой прятался поляк, дала трещину, а потом он заговорил?
— В том-то всё и дело, что прислуживали, а мы не слуги. Мои предки должны были служить не вам. Они должны были сами править. Служить на благо польского народа.
— Чем это править? Великой Польшей сейчас вполне сносно управляет наместник.
— Семья Сангушко, в числе многих, должна править наравне с королями и императорами, типа вас. А сейчас я лишь чиновник, — заявил он.
— Так я не понимаю вас, вы думаете о себе или Польше, Роман Владиславович,?
— Я не разделяю фамилию Сангушко и Польшу. Каждый в своём имении должен быть королём. Король, а не слуга на службе у соседа. Мы, Сангушко, Гедиминовичи, от корней владетелей Литовских происходим, не чета каким-то там Романовым, потомкам Кобылы, — горделиво произнес князь. — Предки мои, мечники да каштеляны, но они сами в своих владениях королями были. А княжеский титул, что Россия нам утвердила, тьфу… Сангушко и без всяких титулов славны!
— Ага, — кивнул я. — И предок ваш, моего предка предал, да в армии Наполеона генералом стал.
— То не предательство! Евстафий Сангушко, генерал польский, во французской армии за вольности польские и шляхетские сражался.
Эх, и зачем Александр Первый простил поляков? А ведь половину польских офицеров, служивших у Наполеона, можно было смело расстреливать. Они же присяге изменили…И пришлось потом Варшаву брать.
— Одного не пойму — на что вы рассчитывали? Вы думали, что это выбьет почву у меня из-под ног и я опущу руки? Или на помощь ваших союзников французов?
— Союзниками против России — этой тюрьмы народов, будут все страны. Любая страна, куда ни глянь, вас ненавидит. Вы, Романовы има всем мозоли отдавили.
— А можно поконкретнее? Французский посол вам помощь оказывал, это уже очевидно. А кто ещё вам помогал?
В этот момент Сангушко понял, что разговор пошёл совсем в невыгодном ключе.
— Я не намерен больше с вами говорить, — тщательно выговаривая слова, произнёс он.
— А больше и не надо. Вы уже достаточно наговорили. Дальше с вами будут общаться дознаватели. Полковник Мезенцев! — позвал я.
В этот момент в одной из стен открылась незаметная панель, скрывающая проход в соседнее помещение, специально оборудованное для таких случаев. В мой кабинет вошли четверо гвардейцев в сопровождении полковника Мезенцева.
Полковник, кажется, был доволен и довольно улыбался, потирая руки. В глубине небольшой комнатки раздавались приглушённые щелчки — там работала за печатной машинкой машинистка, записывая каждое слово нашего разговора.
— Владимир Викторович, уведите, пожалуйста, бывшего главу императорского кабинета, — попросил я.
План беседы мы с Мезенцевым проговорили задолго до встречи с Сангушко, разве что я не ожидал, что так устану. Моя задача была разговорить, а Мезенцев и его коллеги должны были всё тщательно зафиксировать, запротоколировать и, уже на основании неосторожно сказанных слов, дальше вести допрос. Не скажу, что я хорошо справился со своей задачей, но чем смог, тем помог следствию.
Остался теперь самый главный вопрос: кого поставить на должность управляющего кабинетом. Хоть бы кто совет дал.
Глава 7. Ностальгия
Перед отъездом в город я долго изучал лицо своего слуги Трофима, решая, подходит ли он на роль важного чиновника. Наверное, тут помогли бы лихо закрученные усы и более густые брови. Я несколько часов крутился перед зеркалом, и так, и эдак, принимая разные обличия, и обнаружил следующее: я могу не только принимать облик любого человека, но при этом изменять прическу, усы, бороду и другие важные элементы на свое усмотрение. То есть, захочу я быть женщиной — пожалуйста. А если захочу, чтобы у этой женщины были борода и усы — тоже не возбраняется.
В общем, выбрал я личину слуги и сделал ему пышные закрученные усы, как у гусара, А ещё густые брови, как у товарища Брежнева. Волосы, теперь были не каштановыми, а седыми и зачёсанными назад. Вроде бы изменения не сильные, но вышел совершенно другой человек, нисколько не похожий на Трофима. Даже не прикопаешься. А Трофим, к слову, вполне может выглядеть как министр. Нужно всего-то привести в порядок гардероб и волосы.
Водитель Илья, даже не удивился тому, что в салон автомобиля сел кто-то посторонний. Хотя, на этот счёт у меня имелось мнение. Должна ведь личная охрана быть осведомлена о способностях подопечного.
Однако, чтобы не смущать водителя, я надвинул пониже кепку на лицо, заодно предупредив его, что надену накладные усы, так, на всякий случай. А то он еще запаникует, мол, в машину усаживается не император, а какой-то неизвестный человек.
До указанной Мезенцевым конспиративной квартиры было три часа езды. По плану, Дима Родионов уже ждал меня там, готовый дать отчет по “тестовому заданию” связанному с договором.
Я же предвкушал встречу. Очень устал от бесконечных слуг и чиновников, хотелось увидеть кого-то простого и при этом знакомого. Все-таки с Димой мы хоть и не много общались, но о том времени у меня остались светлые воспоминания и я рад был бы его видеть. Хоть какое-то знакомое лицо, от которого не придётся терпеть лизоблюдства. Мыслей о том, чтобы раскрыться перед ним не было, хотя искушение ощущал. Не стоит оно того. Это, как минимум, для него самого риск. Да и кто знает, какие последствия всё это повлечёт за собой.
Когда я зашел в помещение, где сидел Дима с кипой бумаг, парень тут же поднялся и поздоровался. По нему было видно, что он заметно нервничает. От этого мне захотелось весело рассмеяться, но я конечно же сдержался. Это будет очень неестественное поведение.
— Здравствуйте, — слегка склонил он голову.
— Присаживайтесь, — кивнул я ему. — Дмитрий Родионов, если не ошибаюсь? — спросил я.
Кстати, еще одно из открытий — при смене облика менялся и голос, поэтому я мог не переживать о том, что меня могут распознать. Единственное,