— Не отдергивайте палец, — предупредила Леди отца, взяв в руку палочку с иглами.

— Что вы собираетесь делать? Вы что, хотите уколоть меня этим?

Быстро качнувшись вниз, иглы впились в кончик отцовского пальца.

— Ой! — вскрикнул он.

Я тоже вздрогнул, даже почувствовал в кончике указательного пальца фантомную боль. Через мгновение в дырочках, пробитых иглами, появилась кровь.

— Держите палец так, чтобы кровь не попадала на бумагу, — велела Леди отцу.

После этого, действуя очень быстро, она протерла спиртом кончик собственного указательного пальца на правой руке, а левой резко уколола себя иглой. У нее тоже потекла кровь.

— Теперь задавайте свои вопросы, — сказала она. — Проговорите их отчетливо, но не вслух, а про себя. Спрашивайте так, будто ожидаете, что вам сразу ответят. Давайте говорите.

— Сделано, — сказал отец через несколько секунд. — Что теперь?

— Какого числа машина упала в озеро Саксон?

— Шестнадцатого марта.

— Капните восемь капель крови в центр листа. Не жалейте. Восемь капель — ни больше ни меньше.

Отец сдавил кончик пальца, и капли крови закапали на бумагу. Леди добавила на белый лист бумаги восемь капель своей крови.

— Хорошо, что это случилось не тридцать первого, — пробормотал отец.

— Возьмите бумагу в левую руку и скомкайте так, чтобы кровь оказалась внутри, — приказала Леди отцу, не обращая внимания на его шутку.

Отец сделал все так, как она сказала.

— Держите бумагу и повторите свои вопросы вслух.

— Кто убил человека, который лежит на дне озера Саксон?

— Сожмите бумагу крепче, — сказала отцу Леди, зажимая ранку на своем кровоточащем пальце другим ватным тампончиком.

— Ваши друзья сейчас здесь? — спросил отец, стискивая левой рукой бумажный комок.

— Мы скоро все узнаем, чуточку терпения.

Леди вытянула вперед левую руку, раскрыв ладонь.

— Отдайте бумагу мне.

Как только она оказалась на ее ладони, Леди строго проговорила, обращаясь в пустоту:

— А теперь не выставляй меня дурой. Вопрос, который ты слышала, очень важный и заслуживает ответа. И по возможности, поменьше загадок. Нам нужен ответ, который мы могли бы понять. Надеюсь, ты поможешь нам.

Леди замолчала и ждала, наверно, секунд пятнадцать. Потом бросила скомканный листок бумаги на середину стола.

— Разверните бумагу, Том.

Отец послушно принялся разворачивать листок. Сердце мое бешено колотилось. Если бы я увидел написанное кровью имя «доктор Лезандер», наверно, тут же грохнулся бы в обморок.

Когда листок наконец был развернут и разглажен на столе, мы с мамой заглянули туда через плечо отца. В самом центре листка расплылось большое пятно крови, несколько капелек поменьше кольцом окружали его со всех сторон. Я не смог бы разглядеть в этом беспорядке имя, даже если бы речь шла о моей жизни. Леди несколько секунд рассматривала бумагу, а потом, достав из саквояжа карандаш, принялась соединять между собой отдельные пятнышки.

— Я ничего не вижу, — признался отец.

— Нужно верить, — сказала Леди.

Как завороженный, я следил за тем, как кончик карандаша скользит по бумаге от одного пятнышка крови к другому. За карандашом тянулась длинная изогнутая линия.

Кончик карандаша продолжал двигаться, и неожиданно я понял, что вижу перед собой цифру «3».

Карандаш снова вывел кривую.

Вторая тройка. Карандаш остановился и оторвался от бумаги. Все пятна крови были соединены между собой.

— Вот все, что мы получили, — сказала Леди, нахмурившись. — Две тройки.

— Но это не имя, верно? — спросил отец.

— Они снова решили заставить меня поломать голову. Хотела бы я, чтобы на этот раз они предложили загадку полегче!

Леди в раздражении отбросила от себя карандаш.

— Что ж, это все, чем мы располагаем, — сказала она.

— Неужели это все? — Отец пососал уколотый палец. — Вы уверены, что сделали все правильно?

Взгляд, которым Леди удостоила отца, невозможно описать словами.

— Две тройки, — повторила она. — Вот и весь ответ. Может быть, это тридцать три. Если мы догадаемся, что это значит, раскроем имя убийцы.

— Не знаю никого, у кого бы было по три буквы в имени или фамилии. Или это адрес?

— Понятия не имею. Все, что мне известно, — эти две тройки, что я вижу перед собой.

Леди подтолкнула измятый листок к отцу — теперь бумага, которой надлежало оберегать его от душевной боли и неприятностей, принадлежала ему.

— Извините, Том, но это все, что я могу сделать.

— Понимаю, — сказал отец, вставая и беря со стола бумагу.

Как только это было сказано, Леди тотчас сняла маску официальности и снова превратилась в общительную пожилую женщину. Она сказала, что чувствует запах свежего кофе и шоколадного рулета, приготовленного миссис Перл из булочной «Бейк-шопп». Отец, который до визита к Леди ел как птичка, умял два огромных куска рулета, запив их двумя чашками черного кофе с цикорием. Они с Человеком-Луной поговорили немного о том памятном дне, когда семейство Блэйлоков потерпело поражение в схватке с законом у автобусной остановки компании «Трэйлвейз». Отец посмеялся, вспомнив, какой ужас охватил Большое Дуло, когда он вместо патронов обнаружил в своем подсумке садовых змеек.

Отец выздоровел и снова стал самим собой, может быть, даже лучше прежнего.

— Спасибо вам за все, — сказал он Леди, когда мы уже стояли в дверях.

Мама взяла ее за руку и поцеловала в черную, как эбеновое дерево, щеку. На прощание Леди взглянула на меня своими зелеными, сияющими, как изумруд, глазами.

— Ты по-прежнему собираешься стать писателем? — спросила она.

— Я еще не решил, — ответил я.

— Мне кажется, писатель держит в своих руках множество ключей. За свою жизнь он успевает посетить огромное количество миров и побывать в шкуре самых разных людей. А если писателю повезет и он по-настоящему талантлив, ему выпадает шанс жить вечно. Как тебе это нравится, Кори? Тебе хотелось бы жить вечно?

Я подумал об этом. Вечность, так же как и небеса, были понятиями, подразумевавшими невероятную протяженность времени.

— Нет, мэм, — наконец ответил я. — Я бы просто устал.

— Ты должен понимать, — сказала она, положив мне руку на плечо, — что я веду речь о голосе писателя, о его книгах — они-то и живут вечно, в отличие от мальчика, который вырастет, и мужчины, который когда-нибудь умрет.

Леди наклонилась ко мне, приблизив лицо. Я почувствовал исходившее от нее тепло жизни, словно в глубине ее тела горело неугасимое солнце.