106

Ходасевич оспаривает утверждение Пушкина в «Истории Пугачева», восходящее к мемуарам Дмитриева, о том, что Державин повесил человека во время пугачевского восстания «более из поэтического любопытства, нежели из настоящей необходимости» [Ходасевич 1997а: 214]. Любопытно, что события, связанные с подполковником Гриневым, появляются в пятой главе этого пушкинского труда, рядом с описанием храбрости Державина, когда он утихомирил толпу бунтовщиков и повесил зачинщиков. И хотя именно эту сцену Ходасевич решил убрать из биографии, он продолжал использовать «Историю Пугачева» как источник. Об автобиографическом характере «Капитанской дочки» см. [Reyfman 1994].

107

В. Ф. Ходасевич, письмо к В. Ф. Зеелеру от 12 октября 1935 года [Зеелер 1935]. Набоков в книге мемуаров «Память, говори» писал об эмигрантских писателях: «Вследствие ограниченного обращения их произведений за границей, даже эмигрантским писателям старшего поколения, слава которых твердо установилась в дореволюционной России, невозможно было надеяться, что книги доставят им средства к существованию. Писания еженедельной колонки в эмигрантской газете никогда не хватало на то, чтобы сводить концы с концами» [Набоков 2002: 560]. По иронии судьбы, как это часто бывало с Пушкиным, именно к нему – первому профессиональному русскому поэту, первому, кто сделал литературу прибыльным делом и утверждал, что можно получать деньги за художественные произведения, – Ходасевич и другие апеллировали в своих попытках добиться финансовой самостоятельности.

108

Сурат в комментариях к трем частям пушкинской биографии, озаглавленным «Из книги “Пушкин”» в новом собрании сочинений Ходасевича, указывает, что поэт предпринимал попытку написания биографического труда о Пушкине еще в 1920–1922 годах. Ходасевич, по-видимому, написал начерно три главы, начав с пушкинских предков и описав почти все события, произошедшие до южной ссылки. Кроме того, Ходасевич подписал договор, обязавшись написать такую книгу к 1 июля 1922 года, но исполнению этого плана помешала эмиграция. См. [Ходасевич 1997а: 527].

109

Ходасевич перепечатал эту работу в своем первом собрании критики и литературоведения – сборнике «Статьи о русской поэзии»; три из пяти помещенных там статей были посвящены Пушкину. Выпущенный в 1922 году сборник заканчивался речью «Колеблемый треножник», которой ознаменовалась потеря поэтом надежды на возможность жить в Советской России; в ней он предрекал, что ему придется оставить родину и отправиться в европейское изгнание. О последнем годе жизни Ходасевича в России см. [Bethea 1983: 198–206]. Бетеа, следуя за Берберовой, предположил, что Ходасевич ни за что не уехал бы из России в Европу, если бы не любовь к жене. Разумеется, при этом надо помнить, что он не был «политическим эмигрантом», как называет его Б. Горовиц [Horowitz 1996: 101].

110

См. подробнее [Бринтлингер 1997].

111

Ср. «Pro domo sua. Есть у меня такой стих…» [Ходасевич 1924: 22].

112

Есть и другие статьи, которые можно посчитать частью этого проекта. Сурат насчитала около 150 имеющих отношение к пушкинской теме статей, рецензий и заметок, опубликованных между 1913 и 1929 годами [Ходасевич 1997а: 560]; см. также [Сурат 1994]. Ходасевич продолжал печатать материалы о Пушкине и после выхода книги «О Пушкине» (1937). См., например, работу «Пушкин и Николай I», опубликованную к 101-й годовщине гибели Пушкина [Ходасевич 1938а].

113

Я обращалась к газетным публикациям, однако три главы («Начало жизни», «Дядюшка-литератор» и «Молодость») теперь перепечатаны в собрании сочинений Ходасевича [Ходасевич 1997а: 54–94]. Отмечу, текст «Начала жизни» печатается по изданию 1932 года, текст «Дядюшки» – по рижской публикации 1937 года, текст «Молодости» – по единственной версии 1933 года.

114

Разумеется, рассуждения являются только предположениями и нуждаются в публичном обсуждении. В условиях эмиграции, особенно в том, что Бетеа назвал «ночным дозором» Ходасевича (1927–1939), поэту приходилось вести отчаянную борьбу за существование, и этим объясняется то, что он мог взять лежавшие на столе старые листки и дать текстам новые названия. Он мог даже отсечь часть текста, чтобы избежать обвинений в обмане (или по тем же причинам добавить пару абзацев). Такое решение Ходасевича выглядит вполне возможным, особенно если учесть, что первый блок статей о Пушкине выходил в Париже, а второй – в Риге; не было ничего дурного в том, чтобы продать одно и то же произведение разным потребителям.

Кроме того, надо принимать во внимание специфику написания и редактирования газетных материалов; новые заглавия и подзаголовки, изменение длины текста и его формы могли и вовсе не зависеть от желания Ходасевича, а относиться к капризам редакторов или верстальщиков. Если же подзаголовок был добавлен Ходасевичем, то это могло иметь определенный смысл: добавляя уточнение «готовящейся к публикации», автор как бы говорил: «Да, я знаю, что вы ожидали эту книгу годами…» Если принять во внимание ревнивое отношение Ходасевича к собственному тексту (о чем свидетельствует его отзыв о выпущенной в Ленинграде в 1924 году книге «Поэтическое хозяйство Пушкина»), то этот аргумент выглядит еще более убедительным. Ходасевич пытался как можно детальнее контролировать весь процесс публикации своих произведений. Перепечатывание двух разделов неоконченной пушкинской биографии имело для него определенное значение, которое мы теперь должны разгадать.

115

Вспомним, как Пушкин подчеркивал свою связь с царями в стихотворении «Моя родословная»: «Водились Пушкины с царями» [Пушкин 1937а: 262].

116

В недатированном рукописном фрагменте, озаглавленном «Из книги:

Пушкин», который, возможно, совпадает с тем, что я называю главами первой и второй пушкинской биографии («Начало жизни» / «Черные предки» и «Дядюшка-литератор»), есть еще два абзаца, в которых В. Л. Пушкин снимает квартиру на Мойке и оставляет племянника на попечение некой Анны Николаевны, своей любовницы. Описывается также вступительный экзамен, а также первая встреча Пушкина с его будущим лучшим другом Пущиным. См. рукопись в Бахметевском архиве Колумбийского университета в Нью-Йорке [Ходасевич 1920–1939].

117

Во второй главе недатированной рукописи, хранящейся в Бахметевском архиве, Ходасевич действительно описал лицейский период жизни Пушкина [Ходасевич 1920–1939].

118

Многое в этом отрывке восходит к воспоминаниям самого Пушкина о данном случае, см. [Пушкин 1949: 158].

119

Сцена выглядит следующим образом: «В начале января 1815 г. состоялся в Лицее тот исторический публичный экзамен, на котором Пушкин, в присутствии Державина, всеми признанного патриарха русской поэзии, читал свои “Воспоминания в Царском Селе”.