высочайшего разрешения был убит твой сын? – Снова оскорбительный, невыносимый смех, впивающийся в разум сотнями раскаленных добела иголочек, сотнями сияющих осколков горного хрусталя, который приносит безумие, если его разбить. – Или думаешь, раз ты обеспечил тотальное слежение за подданными, те в благодарность не захотят тебя предать?

– Ни то ни другое, – угрюмо процедил лорд. – Ты снова прав, Альварх.

Он хотел было сказать что-то еще, но удержался и только скривил губы, демонстративно отворачиваясь от гостя к окну, как если бы тот мог видеть его нарочитые гримасы.

– Ну хорошо, хорошо, Эдвард, – примиряюще протянул Альварх. – Не сердись. Понимаю, ты утомлен своими приключениями и не настроен на светскую беседу. Я сам виноват – выбрал не лучшее время для визита. Сейчас действительно нужно отдохнуть как следует, набраться сил перед новым днем. Я вижу, он будет нелегким и столь же темным, как ночь… мы даже не заметим его прихода. Нити судьбы сплетаются в причудливые и страшные узоры.

– Не нужно играть словами и пугать меня туманными пророчествами. – Правитель с досадой поморщился. – Тебе известно, что я готов выполнять обязательства, но избавь меня от нелепых игр. Должно быть, ты скучаешь, очнувшись ото сна. Если пожелаешь, я…

– Нет, – коротко оборвал гость, и лорд Эдвард осекся на полуслове, едва не прикусив язык. – Не стоит. Поверь, я найду чем заняться, дитя, все в порядке. Но запомни: Игра будет продолжаться, пока существует этот смешной мир.

Альварх соскользнул с высокой кровати правителя и, сложив руки за спиной, наконец-то вышел из-за ширмы. На вид ему казалось не более четырнадцати-пятнадцати лет: кожа нежна, как бархат, а губы свежи, как лепестки утренних роз.

Особо чувствительные особы при виде этакой неземной чистоты и совершенства непременно прослезились бы от умиления. Мальчик был красив, белокур и очарователен, словно дивный ангел.

И только в темном меде холодных глаз зловеще шевелились сразу три зернышка зрачков.

Глава 29,

в которой бросают взгляд с другой стороны баррикад

Если в Ледуме давно уже не осталось табуированных тем, а традиции и церемониальный этикет сохранились лишь в среде аристократов, да и то в значительно облегченном варианте, то в Аманите, напротив, каждое событие в жизни человека, от момента рождения и до самой смерти, строжайшим образом контролировалось различными нормами, правилами и предписаниями.

По большей части их диктовала Святая Церковь, а также устанавливали законы светской общественной морали. Регламентировалось все: поведение в социуме и в семье, допустимые жизненные сценарии, внешний вид, даже цвета одежды, ношение которых дозволялось в зависимости от статуса и нюансов положения.

Нарушение формальностей неминуемо каралось. В зависимости от тяжести проступка наказание могло быть разным – от всеобщего порицания или даже изгнания до публичных пыток и смертной казни.

Лорд Октавиан Второй Севир был молод, и косность старых правил в значительной степени удручала его.

Однако в то же самое время правитель понимал, что соблюдение их держит общество в порядке, делает его более управляемым и стабильным, хотя и медлительным. И уж конечно открыто выступать против древних, устоявшихся веками законов не стоило, по крайней мере, сейчас, когда власть его так непродолжительна.

Всякое действие рождает противодействие: люди обязательно будут сопротивляться новшествам, даже если те в конечном счете облегчают и упрощают жизнь.

Увы, один человек не может сломать систему, будь он даже правителем города, самим лордом-защитником белой столицы Бреонии. Окружение делало лорда: свита влиятельных советников и сановников, с которыми волей-неволей приходилось считаться. Испокон веку власть правителя Аманиты зиждется на поддержке могущественной родовой знати, и не ему менять заведенный устав.

А потому лорд Октавиан еще несколько положенных по этикету минут любовался своим сверкающим на солнце серебряным городом с высоты окон августейшей резиденции, прежде чем соблаговолил неторопливо пройти в малый зал для личных аудиенций.

Отблески солнца от белых стен слепили глаза, и некоторое время пришлось привыкать к комфортному освещению. Подобным же образом слепило гостей пышное великолепие столицы.

Во всей Бреонии не нашлось бы полиса, способного соперничать с Аманитой в размерах: ни один житель, даже родившийся, проживший жизнь и умерший здесь, в границах городских стен, не мог похвалиться, что знает белую столицу достаточно хорошо. Город был огромен и обильно населен. Для удобства им управляли сразу четыре младших соправителя – тетрархи, каждый из которых имел отдельную резиденцию в подвластном ему районе.

Соправители происходили из четырех влиятельных древних родов, каждый из которых традиционно имел частную армию и воздушный флот, обеспечиваемые из собственных средств. Дом Аманидов же как правящий дом, помимо личной преторианской гвардии и флота, распоряжался также городскими вооруженными силами и стражей, содержа их за счет немалых налоговых поступлений.

Номинально всей полнотой законодательной власти в Аманите обладал городской Сенат, а судебной – городской Суд. Однако советники и судьи высших рангов по удивительному стечению обстоятельств происходили из Первого дома, а потому политика их была неизменно согласованной и лояльной своему главе. Дом Аманидов уверенно царствовал вот уже почти четыре сотни лет, утвердив в столице устойчивую власть, и ничто не предвещало конца его спокойного правления. Именно Аманиды первыми достигли такого безоговорочного могущества, что титул лорда-защитника города, прежде назначаемого Сенатом в зависимости от реальных заслуг и доблестей, стал наследственным и теперь официально принадлежал их дому.

Чиновники и бюрократы Первого дома безоговорочно управляли Аманитой.

Терпеливо ожидающий высочайшего внимания человек низко поклонился и замер, также выдерживая необходимую паузу. Оба аристократа прекрасно знали регламент аудиенции. Лорд Октавиан Севир чинно опустился в кресло, с особой тщательностью поправил рукава торжественных церемониальных одежд цветов глицинии, которые носил как глава Первого дома, бросил краткий взгляд на темно-красные геральдические розы в пышном золоте мантии, которые носил как лорд-защитник Аманиты, и, не поворачивая головы, сухо произнес:

– Правитель имеет некоторое время, чтобы выслушать вас, советник Лукреций Севир.

Перед ним стоял не кто иной, как родной брат, к тому же старший, унаследовавший имя правящего отца. По всем действующим законам именно он должен был унаследовать престол. Однако, едва вступив в совершеннолетие, Лукреций совершил поступок, который шокировал и на долгие годы взбаламутил подобное топкому болоту общество Аманиты. Некоторые находили его проявлением необыкновенной мудрости и дальновидности, большинство же – явным признаком слабохарактерности или даже потери рассудка.

Приобретя возможность распоряжаться своим словом, Лукреций по собственной воле отказался от любых прав на престол – для себя и потомков, – чем вызвал сильнейшее недовольство и разочарование старого лорда Лукреция. До конца жизни отец так и не простил этого вероломного отречения и даже на смертном одре не проронил ни слова, унеся глубокую обиду