Таким образом, в нашем распоряжении вскоре оказались два исправных колодца и чистая прибыль в виде тридцати фунтов вражеской взрывчатки. Мы решили остановиться на неделю в этом благословенном Баире. Теперь к нашей заботе о продовольствии и к задаче выяснения умонастроения племен, живших между Мааном и Акабой, прибавилась необходимость определить состояние колодцев Джефера. Мы послали туда человека. И, снарядив небольшой караван вьючных верблюдов с клеймами племени ховейтат, отправили его через линию в Тафиле с тремя или четырьмя малоизвестными сородичами, которых никак нельзя было заподозрить в связях с нами. Они должны были за пять или шесть дней скупить столько муки, сколько смогут, и вернуться в наш лагерь.

Что же до племен, населявших местность вдоль дороги на Акабу, то мы рассчитывали на их активную помощь против турок, которая состояла бы в реализации разработанного в Ведже временного плана. Наша идея сводилась к внезапному продвижению из Эль-Джефера с целью перерезать линию железной дороги и оседлать большой перевал Нагб-эль‑Штар на пути с маанского плоскогорья в Гувейрскую равнину. Для удержания этого перевала нам надлежало захватить Абу-эль‑Лиссан, крупный источник у его вершины, примерно в шестнадцати милях от Маана, чей гарнизон был невелик, и мы надеялись с ходу опрокинуть его стремительной атакой. Затем нам предстояло заблокировать дорогу, посты на которой уже через неделю должны были погибнуть от голода, хотя, вероятно, еще до этого горные племена, услышав об успешном начале наших действий, присоединились бы к нам, сметя эти посты с дороги. Главной задачей нашего плана было нападение на Абу-эль‑Лиссан, чтобы у сил, сосредоточенных в Маане, не было времени прийти ему на выручку и вынудить нас отойти от вершины Штара. Если бы они, как сейчас, составляли всего один батальон, они вряд ли осмелились бы выступить. Акаба сдалась бы нам, и в наших руках оказалась бы база на море и стратегически очень выгодное ущелье Итм между нами и противником. Таким образом, гарантией нашего успеха было сохранение беспечного, слабого Маана и расположение жителей его окрестностей, которые не должны были подозревать нас в злонамеренности.

Нам всегда было нелегко хранить в тайне свои планы, поскольку мы жили за счет проповеднической деятельности среди местного населения, и те, кого не удавалось убедить, могли сообщить о наших планах туркам. Противнику было известно о нашем долгом марше в Вади-Сирхан, и даже полные глупцы из гражданского населения не могли не видеть, что единственной целью наших действий была Акаба. Разрушение Баира (а также и Джефера: мы получили надежные сведения о разрушении всех семи джеферских колодцев) показало, до какой степени были обеспокоены турки.

Однако тупость турецкой армии была неизмерима. Понимание этого нам то и дело помогало и вместе с тем постоянно вредило, потому что мы невольно думали о ней с презрением (арабы представляют собой расу, наделенную необычной быстротой ума, и склонны к переоценке этого своего свойства), а ведь любая армия страдает, если она не способна питать должное уважение к противнику. В нужные моменты можно было использовать эту тупость в наших интересах, и мы предприняли продолжительную кампанию по дезинформации противника, чтобы убедить его в том, что объектом наших действий является скорее Дамаск.

Турки были восприимчивы к давлению в этом смысле, потому что железная дорога, ведшая из Дамаска в северном направлении на Дераа, а в южном в Амман, обеспечивала связь не только с Хиджазом, но и с Палестиной, и если бы мы предприняли нападение, то нанесли бы двойной ущерб. Поэтому во время моего долгого путешествия по северной области я то и дело намекал на наше скорое прибытие в Джебель-Друз и был рад тому, что способствовал тем самым обставленному большим шумом, но обеспеченному ограниченными ресурсами выступлению туда печально известного Несиба. В этом же духе турок информировал и Нури Шаалан, а находившийся под Веджем Ньюкомб получил указание «потерять» официальные бумаги, содержавшие план нашего выступления из Веджа через Джефер и Сирхан на Тадмор для нападения на Дамаск и Алеппо. Турки восприняли эти документы вполне серьезно и загнали в Тадмор несчастный гарнизон, где он оставался до самого конца войны, что для нас было весьма выгодно.

Представлялось целесообразным продемонстрировать какие-то конкретные действия в этом направлении в течение недели, которую нам предстояло провести в Баире, и Ауда принял решение. Зааль и я во главе специально выделенного отряда должны были провести рейд с целью нападения на линию железной дороги под Дераа. Для этого Зааль отобрал сто десять солдат, и мы выступили форсированным маршем, двигаясь днем и ночью по шесть часов с интервалами в час или два. Этот переход был для меня насыщен событиями по тем самым причинам, которые делали его бессмысленным в глазах арабов: дело было в том, что мы представляли собою обычную племенную рейдовую группу, двигавшуюся по обычным маршрутам, в составе и строю, эффективность которых подтверждалась опытом поколений.

После полудня следующего дня мы вышли к железной дороге над самой Зербой – черкесской деревней, расположенной к северу от Аммана. Жаркое солнце и быстрый аллюр утомили верблюдов, и Зааль решил устроить им водопой в разрушенной деревне, подземные резервуары которой были полны воды после прошедших в последнее время дождей. Деревня эта находилась на расстоянии мили от железной дороги, и мы должны были проявлять достаточную бдительность, потому что черкесы ненавидели арабов и, заметив нас, могли открыто проявить свою враждебность. Кроме того, у высокого моста нес службу военный пост, размещавшийся в двух палатках у самой линии дороги. Активность турок была несомненна. Позднее нам стало известно, что как раз в это время они проводили генеральное инспектирование.

Напоив верблюдов, мы проехали еще шесть миль и с наступлением сумерек повернули к Дулейльскому мосту. Зааль говорил, что это большой мост и что было бы неплохо его разрушить. Солдаты и верблюды остановились на высотке восточнее железной дороги для прикрытия нашего отхода в случае непредвиденных осложнений, а мы с Заалем направились к мосту с целью его осмотра. За мостом, на расстоянии двести ярдов от него, оказались турки – множество палаток и костров, на которых готовилась пища. Строя догадки об их силах, мы подошли к мосту и обнаружили, что на нем проводились восстановительные работы: весенний паводок смыл четыре пролета, и движение временно осуществлялось в объезд. Один из новых пролетов был готов, на другом заканчивалось возведение свода, и была установлена центральная балка для третьего.

Было, разумеется, бессмысленно разрушать мост, находившийся в таком состоянии, и мы без шума, чтобы не привлекать внимания рабочих, отошли, осторожно шагая по зыбким камням, ворочавшимся под нашими босыми ногами, чтобы уберечься от растяжения лодыжки. Один раз я почувствовал под ногой что-то движущееся, мягкое и холодное. Я отскочил, подумав, что это змея, но тем дело и кончилось. Яркие звезды проливали на нас свой обманный свет, и не он, а скорее прозрачность воздуха удлиняла тени под каждым камнем, затрудняя движение по серому грунту.

Мы решили направиться дальше на север, к Минифиру, где Зааль рассчитывал найти участок, подходящий для подрыва какого-нибудь поезда. Это было целесообразнее, чем разрушение моста, так как мы руководствовались политической необходимостью заставить турок думать, что нашими главными целями являлись Азрак и Сирхан, в пятидесяти милях к востоку. Мы вышли на плоскую равнину, пересеченную очень редкими мелкими наносами гальки, и спокойно ехали по ней, когда услышали какой-то протяжный грохот. Мы настороженно прислушались, и в это время в северном направлении возник пляшущий султан пламени, прижимаемый вниз ветром от собственной скорости движения. Казалось, что он специально высвечивал нас, проносясь над нашими головами, – так близко мы были к пути. Мы отпрянули назад, когда поезд проносился мимо нас. Знай о его приближении двумя минутами раньше, я превратил бы локомотив в груду металлолома.