В разгар мессы после нескольких часов непрерывного барабанного боя и танцев Квинна носили в толпе верующих, передавая из рук в руки над головой, пока он извергал пророчества. Даже во время худших лишений во время Долгого Пути Фалькон не видел его столь опустошенным.

– Такое впечатление, что у меня нет век. Я вижу все и везде. Это разъедает меня изнутри, Фалькон. Апостолы были куда более стойкими, чем я. Дары Святого Духа сжигают тех, кто ими обладает.

– Каждый раз ваши озарения длятся все дольше, да? Откажитесь от этого дара. Он уничтожит вас, если не телесно, то в плане рассудка определенно, – сказал Фалькон по-французски.

– Я не могу, – прошептал Квинн. – Я не должен. Я должен добиться большего, если смогу не просто безучастно наблюдать, но действовать, присоединиться к другим, способным путешествовать между мирами.

– Это бессмысленный бред, вы на грани безумия. Киломбо уже страдает от отсутствия направляющей руки.

– Я – не единственный путешественник, да и как такое возможно, если в бесчисленных мирах, подобных нашему, отец Льюис Квинн, член ордена иезуитов, принял вытяжку из курупайры и держал в руках основу и уток реальности? На протяжении истории были и будут те, кто путешествовал между мирами и во времени.

– Это чушь, Льюис. Как можно путешествовать во времени так, словно переходишь из одной комнаты в другую? А вот вам парадокс, простой эффект: что, если вы в прошлом раздавите бабочку в лесу и запустите цепочку событий, которая сделает невозможным само существование Льюиса Квинна и ордена иезуитов, не говоря уже о радостных танцах во времени.

Квинн сложил руки вместе перед лицом, словно в молитве.

– Разумеется. И куда бы я еще отправился, если не в единственный момент моей жизни, который повлиял на все последующие события? Я вернулся в Порту. Я смотрел на собственное лицо и видел, как оно исказилось от ужаса при виде призрачного посетителя: он узрел самого себя, только изможденного и постаревшего, облаченного в черное одеяние священника, живую надпись «мене, мене, текел, упарсин»[222]. Чуть больше сил пришлось потратить, чтобы остановить руку, поставить смертоносную кружку на стол, уйти от друзей, комфорта и тепла на улицу. Я видел, как падаю на колени и молю о прощении, однако всякий раз, когда я вновь возвращаюсь к этой странице своей жизни, то обнаруживаю, что ничего не поменялось. Существует закон: можно отправиться в прошлое, но нельзя вернуться к истории своего собственного мира. Мы всегда приходим в другой мир, в мир, где я появился как гость, а потом растворился безвозвратно, поскольку иначе нарушил бы предписания великого Цензора, который позволяет нам писать истории других, но не нашу собственную.

– Теперь вы меня оскорбляете, – рассердился Фалькон. – Это настоящий маразм. Если бы у меня было оружие, то я застрелил бы вас, чтобы вашим безумием не заразились другие. Вы беззаботно заявляете, что можете прыгать между мирами и эпохами по собственной прихоти, одной силой мысли, как блуждающий огонек или огненная колесница, и по мановению вашей руки мой мир уничтожен: рациональность, научный поиск, познаваемость и предсказуемость физического мира – всего лишь паутина иллюзии над пустотой… магии. Божественный указ, сила слова и мысли над реальностью.

– Но, Фалькон, Фалькон, что, если мир и соткан из этого? Из слова и мысли?

Француз ударил по опорной балке хижины.

– Это реально, Квинн. Это реальность!

Священник слабо улыбнулся.

– Если видимость достаточно детальна, как нам узнать об этом?

– Ох, ради всего святого! – Фалькон вскочил на ноги. Золотые лица сунулись в дверь, но тут же отпрянули под враждебным взглядом ученого. – Вода снова поднялась. Вот что я пришел сказать вам. Я хочу взять каноэ и отплыть с моими манао из сидаде.

– Поговорите с Зембой. Он – защитник сидаде.

– Я хочу поговорить с вами. Я хочу, чтобы вы спросили, зачем мне каноэ и группа индейцев, почему я хочу исследовать подъем воды. Но вы отдалились, стали отчужденным, Квинн. Вы отгородились от меня полковниками и советниками, Льюис, отгородились от своего народа.

Черная занавеска на двери дернулась. Вошел Земба, его кожа блестела от дождя.

– Все нормально?

– Да, ничего не произошло, – сказал Фалькон. – Я просто говорил отцу Квинну, что собираюсь отправиться на разведку по реке, чтобы исследовать подъем воды.

– Все подобные просьбы необходимо подавать мне, как ответственному за безопасность города.

Фалькон ощетинился:

– Я – не твой раб. Доброй ночи, сеньор.

Робер Франсуа Оноре Фалькон:

экспедиционный журнал

8 августа 1733 года

Мне часто кажется, что самое главное в моем журнале – это дата в заголовке. Слишком легко дни пролетают в вечном сейчас, здесь нет прошлого, будущее неотличимо от настоящего, мы оторваны от истории человечества. Но, разумеется, первостепенная обязанность летописца определить место собственной истории в потоке времени. Поэтому я пишу «8 августа 1733 года» и воссоединяюсь с остальными людьми.

Как хорошо оказаться на реке в десятиместном каноэ, рядом Журипари, позади сидит Кайша, а передо мной все растительное богатство Риу ду Ору. Сидаде Маравильоза стал гнетущим и враждебным, даже не в физическом смысле, не из-за Зембы и его военной клики, а для меня лично, моей профессии и верований. Изумительный город – это место слепой веры. Я верил, что айури, совет старейшин, состоящий из индейских морбиша и эбоми из числа сбежавших черных рабов, будет править поселением мудро, однако там полно юных воинов, которые действуют по указке Зембы. Совет, где более старых и осторожных – я и себя отношу к их числу – перекрикивают молодые да ретивые, не принесет никакой пользы для поселения.

Идет пятый день экспедиции, и мы сейчас движемся вниз по течению. В добром расположении духа и на хорошей скорости мы отплыли от сидаде и проходили по двадцать лье в день вверх по реке, в итоге оказались в верховьях Риу ду Ору дальше, чем любая из экспедиций бандейрантов. Здесь индейцы никогда раньше не видели белого лица, но те группы каноэ, которые нам встречались, – Журипари выяснил, что на упрощенном языке вайка можно вполне сносно общаться с ними, – знали об Изумительном городе и караиба, который путешествует между мирами.

Изначально я был ошеломлен, когда обнаружил, что в верховьях Риу ду Ору уровень воды ниже, чем в Сидаде Маравильоза, – полная противоположность тому, что можно ожидать, когда вас затопляет вода с верховодий. Но ученый, сталкиваясь с противоречием между фактами и теорией, всегда изменяет теорию так, чтобы она соответствовала реальности. Ряд замеров ниже сидаде подтвердит, если реку заполняют воды из низовий. Пока что я провел лишь одну серию исследований, в точке на три лье ниже киломбо, как помечено на моей зачаточной карте речной системы Риу ду Ору, – или в пятнадцати, если следовать изгибам реки, – и они, кажется, подтверждают общую гипотезу. Вторая серия измерений, которую я проведу вечером в лагере, окончательно засвидетельствует ее…