С тех пор мы встречались каждый день, когда у Бригитты оставалось время после работы. Как и всем немцам в Бреслау, ей приходилось работать на поляков. Правда, ее работодатели придерживались тех же взглядов, что и родители Эльжбеты. Владея магазином, они ждали, когда им представится возможность уехать в Америку и даже хотели взять с собой Бригитту в качестве приемной дочери.

Именно из магазина на Фельдштрассе я всегда и забирал ее. У меня не было ни малейшего сомнения, что именно вместе с Бригиттой я хочу прожить все свои дни. Мы гуляли часами по ее родному городу и окрестностям. Проведенные с нею теплые июньские дни в Бреслау стали самыми чудесными днями в моей жизни.

Наши встречи сопровождались лишь одним или двумя поцелуями. Тем не менее мы в короткое время стали настолько близки, что порою без слов понимали мысли друг друга. Чувствуя исключительное родство наших душ, я вскоре стал заговаривать о женитьбе. Однако мы оба понимали, что она может быть возможна лишь позднее, когда изменятся обстоятельства нашей жизни.

Кожа Бригитты была такой же коричневой, как и ее глаза. Но это вовсе не было результатом того, что она загорела, нежась на солнышке. Кожа Бригитты стала такой после принудительных работ под контролем русских на полях в окрестностях Лигница. Этот город находился в пятидесяти километрах от Бреслау. Туда Бригитта была эвакуирована вместе с матерью в январе 1945-го. Во время эвакуации она узнала на собственном опыте, что означают долгие переходы по снегу и льду при двадцатиградусном морозе. Она видела бессчетные человеческие смерти, в том числе и смерть своей матери, которая скончалась от дизентерии вскоре после их прибытия в Лигниц.

В результате Бригитта не только стала круглой сиротой, но и осталась совершенно одна. С нею не было ни родных, ни друзей, а дальнейшая судьба зависела от милости «победителей». Пьяные русские солдаты, взбешенные долгой и упорной обороной Бреслау, как правило, срывали свою злость на беззащитном немецком населении. Многих жителей, как и Бригитту, заставляли работать на полях под старым русским лозунгом: «Кто не работает, тот не ест».

Она не могла забыть, в каком плачевном состоянии была каждая из лошадей, которых запрягали в плуг. Идя за плугом, Бригитта всякий раз видела, что тянувшее его бедное животное было изранено пулями или шрапнелью. Но об этих ранах никто не заботился. Если лошади теряли силы, на их место заставляли вставать самих немцев. Но Бригитте еще везло, что в первые недели оккупации ей удавалось спасаться от насильников. Изнасилования стали тогда обычным делом. Однако Бригитта вместе с несколькими молодыми девушками пряталась в хорошо замаскированном убежище под полом в одном из домов. Иногда им приходилось целыми сутками сидеть там тихо, как мышкам, мерзнуть и страдать от голода, дожидаясь, пока ночью кто-нибудь из женщин постарше принесет им еду.

Вернувшись в Бреслау в июле 1945-го, Бригитта обнаружила свой родительский дом в руинах. В октябре она заболела тифом. Но ей удалось выжить, вопреки тому, что внимание польских врачей к немцам было самым минимальным, а поэтому от тифа умирали очень многие из коренных жителей Бреслау. Пережитое Бригиттой очень сближало ее со мной. Кроме того, я так же, как и она, ощущал себя сиротой, поскольку не знал, уцелела или нет моя семья. Последний раз я получил весточку от родителей в конце 1944 года.

Между тем польская программа этнических чисток обрекала Бригитту на изгнание из родного города. Произошло это даже гораздо раньше, чем мы рассчитывали. Депортация немцев, живших в ее районе, была назначена на 22 июня 1946 года. Это разрывало наши сердца и одновременно обнадеживало, поскольку один из нас мог, наконец, распрощаться с произволом поляков. Однако даже к тому, что радовало нас, примешивалась тревога, поскольку высылаемые из Бреслау немцы ничего не могли решать самостоятельно. В том числе и то, в какой зоне Германии они окажутся — в западной или в подчиненной коммунистам восточной.

Не будет преувеличением сказать, что от выбора поляками зоны депортации порою зависела жизнь и смерть изгнанников. Впрочем, немало было и тех, кто погибал в пути. Так, когда в середине декабря из Силезии депортировали 1600 коренных жителей, на дорогу, которая не могла продлиться меньше недели, им выдали лишь по буханке хлеба и по одной селедке. При морозе в 20–25 градусов они ехали в вагонах для перевозки скота, которые не обогревались и не имели туалетов. К тому моменту, когда изгнанники прибыли в Потсдам и Брюкенбург, 35 из них были уже мертвы. Еще 141 человек в скором времени умерли в больницах от подхваченной в пути пневмонии, сердечных приступов и последствий обморожения.

Однако мои надежды на лучшее в отношении судьбы Бригитты вполне оправдались. Она прислала мне письмо из Детмольда, который находился в британской зоне Германии. Их поезд, состоявший из товарных вагонов и вагонов для перевозки скота, шел до места назначения восемь дней. Но Бригитта смогла пережить эту трудную поездку. В Герлице, на территории Восточной Германии, их пересадили в другой состав. При этом скудные пожитки изгнанников в который раз подверглись разграблению. Правда, мои военные награды, которые Бригитта спрятала в клубках с шерстяными нитками, по счастью, остались целы.

Оставаясь в Бреслау, мы с семьей Ласка также старались как можно скорее уехать в Германию и зарегистрировались в немецкой благотворительной организации «Каритас». После предъявления русской справки об освобождении я был принят там точно так же, как и любой другой немецкий солдат, несмотря на то, что я был голландцем. А вот фальшивые документы, которые были у меня, я припрятал подальше, поскольку с ними меня, скорее всего, отправили бы не в Германию, а в Голландию.

Так или иначе, наша депортация по какой-то неизвестной причине откладывалась, и я даже стал подумывать о том, чтобы депортироваться из Бреслау самостоятельно и в одиночку предпринять путешествие в западную зону Германии. Друзья постоянно отговаривали меня от такой затеи, убеждая, что это очень опасное предприятие, которое может стоить мне жизни.

Поэтому я ждал. Мы прождали отправки в Германию весь июль, август и сентябрь. Только 30 сентября нам было приказано собираться в дорогу. С собою каждый из нас мог взять имущество общим весом не более 25 килограммов.

Собирая вещи, госпожа Ласка со слезами на глазах хваталась за каждый предмет мебели, ни один из которых нельзя было взять с собой. Полный радости от того, что мы покидаем Бреслау, я тогда не мог понять ее чувств. Лишь позднее мне стало понятно, как тяжело расставаться с домом и с вещами, которые верно служили тебе на протяжении многих лет. Мы вышли из дома, оставив ключи в дверях. Поляки выстроили изгнанников в колонну, и под их надзором мы пошли к Фрайбургскому вокзалу.

Полякам не хватало ума, чтобы понять, что, депортируя коренных жителей Бреслау, они лишаются первоклассных рабочих рук и специалистов, которые знали экономику своего региона гораздо лучше, чем его новые хозяева. Польская милиция, вооруженная немецкими винтовками, выкрикивала приказы, направляя нашу колонну через улицы города к вокзалу. В милиционерах не было ни капли сочувствия. Незадолго до посадки на поезд они отобрали детскую коляску у дочери госпожи Ласка. Столь мелочная и жестокая жадность поразила даже видавших виды жителей Бреслау.