– Это все мои догадки, но я думаю, что не ошибся. Вот что проделали с Мэттью прежде, чем умертвить его. Но только ты можешь сказать нам, кто это сделал.

Гарри исступленно замотал головой.

– Он знал, что кто-то из старшеклассников преследует тебя. Мэттью был не такой, как другие мальчики, верно? Он не стал отводить глаза и радоваться, что не ему одному плохо приходится в этой школе. Он не мог смириться с насилием, к тому же он считал тебя своим другом. Он не желал отступить в сторону и позволить кому бы то ни было издеваться над его другом. Он придумал, как положить этому конец, он спрятал в твоей комнате подслушивающее устройство и сделал запись. Наверное, он сделал все это три недели назад, когда отпросился с вечернего матча, притворившись, будто заболел. У него было как раз достаточно времени, чтобы установить микрофон и опробовать его, и никто– кроме тебя, разумеется– не был посвящен в эту тайну. Он все подготовил, и вам осталось только дождаться очередного визита. Той же ночью, не правда ли? Ведь это всегда происходило по ночам.

Мальчик беззвучно заплакал, вздрагивая плечами.

– Мэттью сделал запись, и ночные визиты прекратились, так? Этот негодяй не мог больше продолжать свои игры. Если б он хоть пальцем тебя тронул, запись отправилась бы к директору и его исключили бы из школы. Однако Мэттью вовсе не хотел причинять этому старшекласснику неприятности, хотя тот и заслуживал исключения. Нет, он предоставил ему шанс исправиться. Он не понес пленку к директору, он передал ее кому-то другому. Он не знал, бедняга, что для некоторых людей насилие становится потребностью, маниакальной страстью. Но чтобы снова наслаждаться ночными визитами, твоему мучителю требовалось получить кассету, И не только саму кассету, но и копию. Он притащил Мэттью сюда, чтобы заставить его отдать все записи.

Из горла Гарри вырвался пронзительный крик. Он бессмысленно топтался на месте, будто пытаясь куда-то уйти.

– Нужно нарушить этот заговор молчания, – сказал Линли. – Мэттью Уотли сделал все, что мог, но это не сработало. Гарри, пора компромиссов прошла, теперь нам нужна вся правда. Ты же сам понимаешь, Мэттью попытался пойти на компромисс – и погиб. Я должен знать имя убийцы.

– Не могу! Нет! Не могу! – задыхался Гарри.

– Ты можешь. Ты должен. Говори. Назови его имя.

Гарри судорожно извивался в руках Линли, голова его упала на грудь детективу, вскинув руки, Гарри попытался оторвать пальцы Линли от своих плеч.

– Назови его имя, – негромко повторил Линли. – Посмотри на эту комнату, Гарри. Пора положить конец молчанию. Назови его имя,

Гарри вскинул голову. Линли знал: сейчас мальчик еще раз оглядывает комнату, вновь видит грязь, мусор, стены, покрытые скабрезными рисунками, ржавые пятна, пыль на полу. Он знал: вдыхает запах, свидетельствующий об ужасе, пережитом его другом, он ощущает переполняющую эту комнату злобу, неутолимую потребность в насилии, которая оборвала жизнь Мэттью. Наконец Гарри выпрямился и хрипло вздохнул.

– Чаз Квилтер! – почти выкрикнул он.

Чаз Квилтер сидел в своей комнате, в «спальне-гостиной», где ему вовсе не следовало находиться в эти часы. По расписанию Чаз должен был присутствовать на уроке биологии, однако, не застав его в отделении естественных наук, детективы проверили часовню, театр и больницу, пока наконец не зашли в «Ион-хаус». Это здание находилось в самой северной точке кампуса; в отличие от всех остальных строений, симметрия «Иона» была нарушена одноэтажной пристройкой к северному крылу. На запертой двери висела табличка «Только для членов клуба старшеклассников». Линли решил осмотреть клуб изнутри.

Ничего особенного эта комната не представляла. Довольно просторная, окна в один ряд смотрели на стоявший по ту сторону лужайки «Калхас-хаус». Из мебели– четыре покрытых чехлами Дивана, бильярд, стол для пинг-понга, три стола, изрезанных чьими-то инициалами, и около дюжиины дешевых пластмассовых стульев. У стены – телевизор и видеомагнитофон, а также полка с музыкальным центром. Вдоль другой стены тянулась стойка бара.

– Что им мешало заглядывать сюда время от времени и подкрепляться пинтой пива, когда вздумается? – спросила сержант Хейверс, следуя за Линли к бару. – Неужто закон чести? – сардонически добавила она. – Верность школьным традициям и все такое прочее?

– После всего, что произошло за эти дни, я даже не стану спорить с вами. – Линли осмотрел три вентиля позади бара. – Они заперты. У кого-то из начальства есть ключ.

– Должно быть, у Чаза Квилтера. Очень обнадеживает.

Опершись локтем о стойку бара, Линли повернулся к окнам.

– Отсюда хорошо виден «Калхас-хаус». Полагаю, его видно из любого угла этой комнаты.

– Если только дерево не загораживает.

– Дорожка к «Калхасу» практически вся проходит по открытому месту.

– Да-да. Ясно. – Барбара, как всегда, сразу же настроилась на его мысль. – Значит, если кто-то прошел по дорожке к «Калхас-хаусу» вечером в пятницу, во время вечеринки старшеклассников, его могли увидеть отсюда? Тем более что дорожка освещена, верно? – Хейверс поспешно пролистала странички записной книжки. – Брайан Бирн утверждает, что Чаз Квилтер по крайней мере трижды выходил из клуба во время вечеринки под предлогом телефонного разговора, однако он с тем же успехом мог выйти во двор и пойти проведать Меттью До даже если Брайан сидел у самого окна и собственными глазами видел Чаза, он все равно будет покрывать его, не так ли?

– Пойдем поговорим с ним, – предложил Линли.

Из клуба старшеклассников дверь открывалась в общую комнату «Ион-хауса», а за ней начинался ведущий к лестнице коридор. Детективы поднялись на второй этаж. Там они встретились с горничной, которая, перекрикивая рев работающего пылесоса, направила их в комнату Чаза Квилтера, на третий этаж. Когда они одолели еще один лестничный пролет, шум пылесоса почти затих в отдалении. Они вошли в коридор и захлопнули за собой дверь. Теперь на третьем этаже была слышна лишь негромкая музыка.

Музыка в стиле «арт-рок», прихотливое сочетание аккордов синтезатора, указывала детективам путь. Она доносилась из-за шестой по счету двери. Остановившись перед этой дверью, Линли прислущался, затем резко постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. Сержант Хейверс последовала за ним.

Обстановка спальни-гостиной казалось несколько необычной, если учесть, что обитателем ее был восемнадцатилетний юноша. Стандартная мебель, несомненно, принадлежала школе, однако линолеум был скрыт под дорогим восточным ковром, а на стенах вместо постеров и фотографий, к которым Линли и Хейверс успели уже привыкгуть, висели обрамленные листки с цитатами. Они висели по кругу, расходясь из единого центра, точно солнечные лучи. Пять веков английской литературы. Спенсер и Шекспир соседствовали с Донном и Шоу, здесь же Элизабет и Роберт Браунинги, Кольридж, Китс и Шелли, Байрон между Поупом и Блейком, а в самом центре – последняя строфа из «Дуврского берега» Мэтью Арнольда<Мэтью Арнольд (1822–1888) – английский поэт, педагог, критик. Строфа из стихотворения «Дуврский берег» приводится в переводе М. Донского.>. Это был самый большой поэтический отрывок, и, в отличие от всех остальных, переписанных печатными буквами на плотную белую бумагу, эти стихи были запечатлены каллиграфическим почерком на пергаменте.