Брак с сэром Джоном Дадли, как он тогда звался, не был той блестящей партией, на которую, по ее мнению, она могла претендовать. Осиротевший после казни своего родителя и усыновленный добрым отцом Джейн, женихом он был незавидным, но их брак оказался на редкость счастливым и удачным, и удивительный взлет Дадли, без сомнения, с избытком компенсировал недостаток знатности. Их союз также был весьма плодовит. Подозреваю, что обманутые надежды герцогини теперь сосредоточились на ее младшем сыне, Гилфорде, который, милостью Божией, вскоре станет принцем-консортом, а со временем основателем новой королевской династии Дадли.

Герцогиня, задрав нос, вплывает в комнату и осторожно целует меня в обе щеки. Меня передергивает: я терпеть не могу подобного нахальства, ибо, хотя мы равны по положению, она стоит гораздо ниже меня по рождению. Интересно, зачем она явилась.

— Добро пожаловать, любезная сестрица, — говорю я, делая знак дворецкому подать вина. — Надеюсь, вы окажете нам честь и останетесь отобедать?

— Очень любезно с вашей стороны, но у меня совсем нет времени, — отвечает герцогиня с натянутой улыбкой.

Я кивком отпускаю дворецкого.

Мы садимся по обе стороны камина, в этот жаркий день украшенного цветами. После расспросов о здоровье моего семейства герцогиня осведомляется, дома ли «наша» дочь Джейн.

— Да, она дома, — отвечаю я, — но до сих пор не оправилась от болезни и в это время обычно ложится отдохнуть. Но если желаете, я велю няне привести ее.

Герцогиня еще как желает, и десять минут спустя выходит Джейн. Я не в восторге от очередного ее черного платья с простой жемчужной подвеской, но она хотя бы помнит о манерах, ибо делает свекрови почтительный реверанс.

Герцогиня взирает на нее с неодобрением. Наверняка думает — и совершенно справедливо, — что девочка могла бы позаботиться о своей внешности. Тем не менее ее светлость обращается к невестке с ледяной улыбкой.

— Я приехала, чтобы сообщить вам новость великой важности, моя дорогая, — произносит она, — которая касается и вашей матушки. Мой тяжкий долг уведомить вас, что король при смерти. Когда Господь сочтет нужным призвать его к Себе, вам, как и всем придворным, необходимо будет спешно явиться в Тауэр. Вам следует знать, что его величество назначил вас наследницей своей короны.

Джейн как будто не понимает. Может быть, она не расслышала? Она стоит, с глупым видом вытаращившись на герцогиню.

— Джейн! — не выдерживаю я. — Ты слышала, что сказала ее светлость?

— Да, сударыня, — отвечает она в замешательстве.

— Она, кажется, оглохла и онемела, — объявляет герцогиня. — Я толкую вам, Джейн, что, когда король умрет, вы станете королевой и должны будете поехать в Тауэр, когда вам скажут. По обычаю, новый правитель обязан оставаться во дворце до коронации.

— Но этого не может быть! — Джейн наконец обрела дар речи, но я вскоре уже жалею об этом. — Законная наследница — леди Мария, потом леди Елизавета и наконец матушка.

— Все изменилось, — сообщает ей герцогиня. — Его величество отклонил претензии сестер, а ваша матушка отказалась от своего права в вашу пользу.

— Король сделал это? — кричит Джейн с необычной для нее страстью. — Он бы никогда не пошел на такое! Скорее это сделал милорд Нортумберленд, вопреки парламенту и воле короля Генриха! Это измена, миледи, и я не желаю в ней участвовать. Нет, я не стану больше ничего слушать!

И с этими словами она выбегает из комнаты, поставив меня тем самым в нелепое положение перед гостьей. Герцогине явно стоит большого труда сдержаться.

— Ее поведение неслыханно, — шипит она. — Почему вы, интересно знать, не порете ее за дерзость?

— Ах, я уж выпорю ее, не беспокойтесь, — бормочу я.

— Я начинаю сомневаться, что она вам подчиняется, — едко замечает герцогиня. — Мой сын уже жаловался мне на ее непочтительное к нему отношение. Вы знали, что она осмелилась отказать ему в постели?

Я, в общем, об этом догадывалась — судя по надутому виду лорда Гилфорда, с которым он покидал Челси после своего единственного визита. Я пыталась расспросить Джейн, но натолкнулась на глухую стену молчания: она сказала, что понятия не имеет, отчего ее муж не в духе.

С невинным выражением я обращаюсь к герцогине:

— А вы уверены, что так оно и было?

— Брак состоялся, в этом нет сомнений. Но Гилфорд сказал мне, что Джейн ему сопротивлялась и что ей, кажется, невдомек, что долг жены подчиняться мужу. Сударыня, вы были обязаны подготовить ее к замужеству, а оказалось, что вы плохо исполнили свой долг или не исполнили вовсе.

Во мне загорается гнев. Да как смеет эта женщина наставлять меня? Я уже собираюсь дать ей отпор, но тут вспоминаю одну важную вещь. Не раз в течение брачной ночи я слышала крики Джейн и еще тогда подумала, что она кричит громче, чем это обычно бывает в таких случаях. Возможно, Гилфорд молодой, неопытный и оттого не уверенный в себе — вел себя слишком грубо и бестактно. Конечно, она должна была все вынести, и я подозреваю, что ее отчужденное поведение в тот вечер могло в некотором роде спровоцировать ее мужа на грубость, но каковым бы ни было мое личное мнение о Джейн, никакая леди Нортумберленд не вправе упрекать меня в пренебрежении материнским долгом!

— Я поговорю с Джейн, — произношу я сквозь стиснутые зубы, — но у меня есть веские причины полагать, что это Гилфорд виноват в ее строптивости.

— Гилфорд? — Герцогиня вот-вот завизжит. — Сударыня, как вы смеете возлагать вину за недостатки вашей дочери на моего сына, который изо всех сил пытался завоевать ее любовь! Он ни в чем не виноват — это она виновата! Вспомнить только, как эта грубиянка выскочила сейчас вон из комнаты. Гилфорд уверял меня, что был к ней внимателен и предупредителен. Он не заслуживает такого отношения со стороны жены.

— Да что вы? — Я уже рвусь в бой. — Вы знаете, сударыня, судя по тому, что я слышала в брачную ночь, а мы с милордом находились в соседней с ними спальне, ваш сын постоянно причинял боль нашей дочери. До меня доносились ее крики — и не один раз, чего следовало бы ожидать, но несколько.

— Я уверена, что вы преувеличиваете. Гилфорд не сделал бы ей больно намеренно, — настаивает герцогиня. — Он добрый мальчик.

Я иронически улыбаюсь.

— Это возмутительно! — кипятится она. — Вы не видите даже того, что у вас под носом, или не хотите видеть. Должна сказать вам, что поделилась своими опасениями насчет леди Джейн с герцогом, и он велел, чтобы она переехала ко мне в Дурэм-хаус и оставалась там до тех пор, пока ее не призовут исполнить ее великое предназначение. Мы единодушно полагаем, что ей необходимо внушить верное отношение к ее новым обязанностям, а родители не лучшие для того учителя, ибо слишком заботятся о чувствах ребенка.

Даже я, как бы зла я сейчас ни была, чувствую в этом иронию судьбы: меня, которая всегда держала дочерей в строгости, обвиняют в том, что я их избаловала. Если бы это не было так оскорбительно, то было бы смехотворно. И все же я загнана в угол. Нортумберленд всесилен, его слово — закон. Кроме того, место жены — рядом с мужем. Я понимаю, что у меня нет выбора, как только отправить Джейн в Дурэм-хаус.