– Как ты сюда попала, Ильдико? Как Эдвард отпустил тебя одну? Или случилось что?

Ильдико? Я вспомнил, что Рихард как-то вскользь упоминал о своей сводной сестре, носившей такое странное имя. Кажется, он говорил, что она замужем за небогатым торговцем где-то в соседнем Утрехте.

– Прирезали его, Эдварда твоего! – горько и зло рассмеялась гостья. – Кому-то хвост прищемил или, может, страже кого заложил. – И добавила с чувством: – Вот уж о ком жалеть не буду, перед Богом клянусь, пусть даже в аду гореть мне за такие слова! Хорошего же ты мне мужа нашел, братик! – с горьким сарказмом продолжила девушка. – Тоже говорил: купец, купец! Неужели не знал, кто твой дружок?… Свинья грязная, что он со мной делал! – выкрикнула она, совершенно не обращая внимания на посторонних. – Мавр бы постыдился! Он и не мог ничего, за два года ребенка сделать не сумел. Я со стыда руки на себя наложить, случалось, хотела. Думала, лучше бы мать меня в куртизанский монастырь отдала! Хоть жила бы в роскоши, а эта скотина каждый медяк экономила, каждую тряпку нужно было выпрашивать! Досыта, случалось, не ела!

– Ильдико, что ты несешь! – взвился Рихард, бросив в нашу сторону панический взгляд.

Я понял, о чем речь.

Хотя проституция, как таковая, практически вымерла (вместе с большинством проституток), а уцелевших продажных женщин ждало суровое наказание, тем не менее человеческая природа осталась прежней. А где спрос, будет и предложение – первый закон торговли, прекрасно известный мне из личного опыта.

Короли, знать и просто достаточно богатые люди выращивали себе женщин для удовольствия в специальных закрытых питомниках (по-другому их не назовешь), где особо отобранных девочек содержали с детства и целомудрие их неусыпно оберегали. Учреждения эти в основном находились при монастырях.

Тем временем Ильдико, согревшись и наскоро подкрепившись ломтем хлеба с жареной свининой, которые запила чаркой подогретого вина, принялась изливать свое горе. На нас она не обращала внимания: возможно, полагала, что друзья брата – не те, кого можно стесняться.

Через неделю после того, как убили Эдуарда (ее мужу воткнули в спину нож, когда он ночью возвращался из таверны), вдруг налетела толпа кредиторов. Все имущество купца тут же растащили якобы за долги, так что ей остались только жалкие полсотни гульденов, а на дом тут же наложили арест.

На вопросы Ильдико, что ей делать, следовали однообразные ответы, сводившиеся к тому, что многие не прочь будут увидеть такую молодую и красивую, но бедную вдову экономкой в своем доме.

Она не стала ждать, пока ее вышвырнут на улицу, и, быстро собрав вещи, вернулась в Роттердам, где отправилась в единственное известное ей место – на явочную квартиру Яна. Вообще-то, подумал я, сестра нашего здешнего приятеля не робкого десятка – в те места и к тем людям лично я без нужды бы не сунулся в одиночку. Ян, объяснив ей ситуацию, подсказал, где можно найти его.

Когда она закончила, Рихард беспомощно и умоляюще посмотрел на нас, не решаясь начать разговор…

Что это все-таки за братцы такие? Нет, не колдуны и не бесы, конечно.

Это пусть дураки верят в корабли с экипажами из чертей да мертвяков. Но то, что не простые люди, не такие, как мы, – голову кладу! Пусть там они насчет многих вещей не рубят ни гульдена, а по тому, как смотрят, что у них на мордах, – видно. Ну хорошо, поверю, что они из каких-то далеких краев. Хотя, понятное дело, люди они бывалые и повидали многое. Так и быть, поверю. То, что ихняя скорлупа непонятно скроена (где такие строят, и не допру, хотя пять лет плавал), – это тоже пропустим. А все остальное? Начиная с того, что они вытащили меня с того света – просто взяли и вытащили. Я бы сам никого вытаскивать не стал – себе дороже! Да мало ли: кого надо, того и топят – это уж закон такой для таких, как я! Дальше: ну кто в здравом уме на Святую инквизицию попрет? Пусть и не та она, что прежде, но все-таки псы Божьи, одно слово. Так грызанут, что тут же с копыт долой. Еще: они думали, я не видел, а я-то ясно срисовал, что за штучку они прячут в рундуке, на котором этот припадочный неверный спит (точно неверный, чтоб мне пива не пить, – я-то их повидал!). А прячут они там мушкет, ни на одно нормальное оружие не похожий и вообще непонятный какой-то. Но то, что это не дудка, а ствол, и ствол серьезный, – голову кладу. А вот еще, кстати: чтобы мусульман да с христианами в одной команде был – когда это такое было? Непонятные люди.

Но – настоящие. Вон, ради тех двух женщин готовы смерти башку в пасть сунуть. А вроде они ничьи не жены, не любовницы… Видно, своих не бросают. Стало быть, повезло мне, что я с ними теперь. Правда, еще вопрос – свои ли мы уже для них? Не из-за себя дергаюсь – из-за Ильки. Не дай Господь с ней что случится – себе не прощу…

– У тебя странное имя для христианки…

Девушка обиженно посмотрела на меня:

– Ильдико – это дочь древнего немецкого короля. Аттила сделал ее своей женой, грозя убить отца и братьев, но в первую брачную ночь она заколола самого Аттилу и избавила мир от языческого тирана… За что имя ее с благодарностью вспоминают все добрые христиане…

Видимо, в данный момент Ильдико наизусть цитировала какую-то старинную хронику.

– Ты знаешь, кто такой был Аттила? – вдруг спохватившись, спросила она.

– Знаю, царь гуннов.

Надеявшаяся поразить меня своей образованностью, она разочарованно хмыкнула.

– Это отец хотел, чтобы меня так назвали. Он был ученый человек, полубрат ордена миноритов. Поэтому настоящей свадьбы с матерью и не было.

– То есть? – удивился я. – Он монах был, что ли?

– Ты чего, с луны упал? – Ильдико уставилась на меня. – Какой тебе еще монах? Сказано – миноритский полубрат.

– Он из Беловодья, – бросил спустившийся в кубрик Рихард.

– А, схизматик. Тогда понятно.

Припоминаю, что миноритами тут звали членов полумонашеских общин, ведущих довольно замкнутый и суровый образ жизни, хотя им и не запрещалось иметь семьи.

– Он о нас заботился и к Рихарду как к родному сыну был. Он даже читать нас научил и книги приносил из библиотеки монастыря, – продолжала вспоминать она.

Появившись только вчера на «Чайке», Ильдико уже прочно освоилась здесь и тут же по неистребимой женской привычке принялась наводить порядок. Даже успела прикрикнуть на Ингольфа, который заявил, что, дескать, и так хорошо. И съездить тряпкой по физиономии Тронка, вздумавшего дружески хлопнуть ее пониже спины. И фыркнуть на Файтах, попытавшуюся было проявить свой гонор. И сварить из опротивевшей уже селедки и моркови с луком очень вкусный суп, съеденный нами дочиста. И вообще – нам с ее приходом словно стало легче дышать.

Одним словом, было ясно, что наша команда увеличилась еще на одного человека. То есть на двух.

Я чувствую, что они – особенные. Не такие, как все люди, что здесь живут.