Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы направились в другую часть дома, где располагалась игровая бильярдная комната. Кожаные диваны, маленький бар и огромный бильярдный стол. Я не смела заходить во многие комнаты дома, потому что они так или иначе, напоминали мне свой дом. Харрис тяжёлым хлопком открыл подвальную дверь, и я нахмурилась, смотря на строгий профиль мужчины.
— Надеюсь я не узнаю секрет, после которого тебе придётся убить меня, — хмыкнула я, вызывая по спине мурашки от его взгляда. «Лучше замолчи» — говорилось в них, и я поджала губы, так и сделав. Мы спускались вниз, где по ногам тянулся неприятный ветерок, а темнота лестницы путала глаза. Харрис крепко держал меня за руку, служив опорой.
Включился свет, и я поморщилась от резкости, проморгав ресницами, привыкая к тусклому свету. Это было большое подвальное помещение, но с обустроенными стенами в пастельных оттенках и серым полом. Я увидела больше, чем мне хотелось, точнее — не хотелось. Я находилась в глубоком состоянии беспомощности, застывший взгляд пробегался по помещению. Харрис стоял рядом, но я не реагировала на него. Я молча смотрела и не знала, как реагировать на свои картины.
Медленными движениями я подошла к своей первой проданной работе и осмотрела линии нарисованной девушки с обнаженной спиной. Она обнимала свои обнаженные плечи.
Следующей работой был ангел, нарисованный масляными красками, его белые крылья закрывали всё туловище, где на виду оставалась только голова с измученным выражением. Ангел испытывает страдания и муки, он символ человеческой боли и трагедий.
Третьей моей проданной работой была парящая в огне обнаженная девушка, её руки были словно двумя крыльями, на которых она воспарила над костром. Картина-метафора внутренней борьбы с собой и собственными страстями. Картина отражает тему жертвенности, самопожертвования и трансформацию.
Я смотрела на свои картины, чьё количество насчитывалось около двенадцати. Он купил все. Все мои аукционные картины, которые я продавала с мыслями, что кому-то действительно настолько понравилось моё творчество. Он купил всё… Всё, что я нарисовала и продала. Я смотрела на последнюю картину, которую оторвала от сердца. На ней изображена девушка, стоящая спиной, смотрящая на море. И её лица не было видно… но уверяю, она тосковала.
Я оборачиваюсь на Харриса, только осознав, что глаз коснулись слёзы. Он стоял величественно молча, не скрывая своих разглядываний. А по моим щекам скатывались слёзы, в немом вопросе, который я была не в силах произнести. Я не могла поверить своим глазам, что все мои работы, весь мой труд, оторванный от души — находился рядом. Находился в руках врага.
— Зачем? — с придыханием спросила, ощущая слабость в теле. Он молчал, конечно, он будет молчать. Что ему сказать?
— Ты купил все мои работы, Харрис, — выдохнула я со всхлипом, но слёз больше не было. Только окутанное поражением чувство, противно обволакивающее моё обмякшее тело.
— Да, это был я, — признался медовый баритон, от которого я вздрогнула.
— Ты-ты… — я не могла подобрать слов, и он сделал всё за меня, Харрис поддался вперёд, всем телом прижав меня к свободной части стены. Я выдохнула воздух из лёгких, столкнувшись спиной со стеной. Он поместил меня в клетку, двумя руками опираясь о стену по бокам от моей головы. Его лицо и древесный запах приблизились ко мне, и я сжалась.
— Я знал тебя до раута, Тереза. Я следил за тобой чертовых полгода, оттягивая время встречи настолько, насколько мог продолжать врать Андреасу. Я видел тебя с утра и тобой заканчивался мой день, я знал всё до мелочей о твоей жизни, потому что такова была моя работа. Знал о чёртовом кафе перед университетом, где девушка-официант готовила тебе свежевыжатый апельсиновый сок, без которого ты не начинаешь свой день. Знал о твоей привычке ходить в носках по дому даже в летнюю погоду. О любимых духах, о лошадях, о привычке каждые пол часа разминать пальцы, потому что они уставали держать кисть. Мне известна. Каждая. Часть. Тебя, — он говорил без остановки, заставляя меня расширенными от слез глазами смотреть на него. Он не только похитил меня, он преследовал меня. Он знал обо мне всё и пока я жила спокойной жизнью, рядом со мной всегда находился он — мой похититель. Я захлебнулась, тихо подавив слёзы, заставив его расширить глаза.
— Не плачь, — молил Харрис, и я заглянула в холодное бушующее море, державшее свои волны под контролем. Не плачь, не плачь, не плачь.
— Ты следил за мной, — подтвердила факт я и моя голова закружилась. Я делала всё, чтобы не упасть в обморок от душащего недостатка кислорода.
— Это тоже было планом Андреаса? Показать мне мои картины, чтобы после уничтожить? — выкрикнула я, толкая Харриса в грудь. Он не сдвинулся с места и от моей попытки ударить его, захотелось истерически засмеяться. Харрис схватил мои руки, которые в попытке бились, ударяя его по всем частям тела. Он сжал запястья, дёрнув так, что теперь его лицо было напротив моего. Горячее дыхание опалило мои щеки, а холодные глаза старались отрезвить. Но я не буду в порядке.
— Это не было планом Андреаса. Я хотел, чтобы ты стала частью моей жизни, но не так, как должно было быть. И я решил, что раз не ты будешь моей, то они, картины, твои работы, часть твоей души — станут моими, — прорычал Харрис, раздраженный моей выходкой и я успокоилась. Следы от слёз холодили разум, а произнесённые слова туманили голову. Я стояла на платформе, которая с каждым моим выдохом кружилась всё сильнее, и я не могла остановить тошноту у горла. Голоса в голове: голос Харриса, обман, слова моей помощницы, которая объявила, что картины куплены. Всё смешалось в голове, и я готова была закричать.
Одно я знала точно, тот, кто стоит передо мной и сковывает мои руки — больше не будет в моей жизни. Я должна была избавиться от главной эмоциональной проблемы. Я набрала воздуха в лёгкие, отвлекаясь от его пухлых губ, красивого разреза глаз, густых бровей и ровного лба.
— Обманом, которым ты кормил меня, я
