Царский титул в начале XVI века вовсю использовался иерархами Православного Востока, выпрашивающими у Москвы милостыню и содержание. Они надеялись добиться щедрости Москвы пышностью и высоким стилем обращения: «Господину и цару и въсой Белой Руси и иным многим землям» (1508)[210], «Благовернеиши и наияснеиши, и о Христе Боже царю крепчаишии всеа земли Русскиа, и иже о окиане множества язык» (1516)[211]. Несомненно, что эти высокие определения влияли на язык турецких дипломатов. Подобная легкость утверждения царской титулатуры придавала приятный оттенок русско-турецким отношениям и вызывала у Василия III явную симпатию по отношению к Османской империи.

Европейцы болезненно воспринимали дружественные отношения России и Турции, видя в родстве этих стран — как потенциальных агрессоров и антихристианских варваров — угрозу Европе. Сигизмунд Герберштейн поместил в своем сочинении особый рисунок, поясняющий европейцам, как выглядят грамоты правителей Московии: «Свои титулы они издавна писали в трех кругах, заключенных в треугольник. Первый из них, верхний, содержал следующие слова: „Наш Бог — Троица, пребывавшая прежде всех век, — Отец, Сын и Дух Святый, но не три бога, а один Бог по существу“. Во втором был титул императора турок с прибавлением: „Нашему любезному брату“. В третьем — титул великого князя московского, где он объявлял себя царем, наследником и господином всей восточной и южной Руссии»[212].

В данном отрывке наглядно видно, как Герберштейн (автор идеи отождествления для Европы «турецкой» и «русской опасности»), видимо, державший в руках какую-то грамоту Василия III в Турцию, акцентировал внимание на братстве султана и московского государя и даже на включении правителем России в написание своего титула титулатуры властелина Османской империи. Тем самым для европейского читателя должен был быть сделан совершенно однозначный вывод о политическом родстве России и Турции, в чем заключалась одна из главных идей труда Герберштейна. Причем Герберштейн одним из первых также предложил трактовку императорского титула русского правителя как указание на его агрессивные планы, как свидетельство того, что он хочет расширить свою державу за счет завоевания соседних стран и сравняться по величию и могуществу с турецким султаном и императором Священной Римской империи[213].

Россия и Турция при Василии III поддерживали регулярные дипломатические отношения. В 1512 году в Турцию поехал великокняжеский посол М. Ивашков поздравлять султана Селима со вступлением на престол. При дворе его приняли благосклонно. В мае 1514 года Василий III принимал ответный визит в Москву посла Кемаль-бека. Отношения между двумя державами стали налаживаться исключительно в приятной сфере: Кемаль-бек провел переговоры о торговле и просил выпустить из заточения мусульманина Абдул-Латифа. Василий III охотно поддержал разговор о торговле, но от освободительной акции отказался. Что, впрочем, у турецкого посла не вызвало особого раздражения. С ответным визитом в Стамбул отправился В. А. Коробов. Он вез ответную просьбу Василия III: пусть султан «удержит» крымского хана от нападения на Русь. Коробов сумел добиться запрета работорговли русскими людьми в Азове (если выяснялось, что невольник — подданный Московского государства, его должны были отпустить). Это правило не распространялось на донских и азовских казаков, которые не являлись подданными Москвы — напротив, их разрешалось «вешать» как разбойников. Были урегулированы торговые вопросы. Благожелательный тон турецких дипломатов, рассыпавшихся в цветистых восточных комплиментах в адрес Василия III, позволил русской посольской службе объявить, что по результатам миссии Коробова султан к Василию III «в дружбе и братстве учинился»[214].

Лояльная позиция Турции позволила России в 1515 году восстановить отношения с Константинопольской патриархией. Василий III послал патриарху список своих «прародителей» для поминания. Другой аналогичный список был отправлен Василию Копыле в Святую Гору, в Афонские монастыри, вместе с богатыми подарками — иконами, «рыбьим зубом» и т. д. В 1516 году к султану отправился очередной гонец — Д. Степанов, но он был убит на Дону в стычке с татарами.

В 1519 году с заверениями в дружбе в Стамбул уехал посол Б. А. Голохвастов. В этом году обострилась ситуация вокруг казанского престола, осложнились отношения с Крымом. И поддержка или хотя бы нейтралитет Турции не помешали бы. Миссия Голохвастова была, как и многие миссии русских послов в Турции, никакой: стороны рассыпались друг перед другом в заверениях дружбы и взаимной симпатии, но никаких практических обязательств на себя брать не стали.

Отношения с Казанью после конфликта в начале правления Василия III были урегулированы соглашением 1508 года. Мухаммед-Эмин принес присягу московскому государю. Визит в 1510–1511 годах крымской царицы Нур-Салтан к своим сыновьям, Мухаммед-Эмину и Абдул-Латифу, также способствовал улучшению отношений. В результате этой дипломатической акции казанский хан согласился для закрепления мирных отношений с Москвой принести новую присягу (шерть) Василию III. Здесь, правда, государь сперва промахнулся: Мухаммед-Эмин не стал присягать на грамоте, привезенной зимой 1511/12 года посольством И. Г. Морозова и дьяка А. Харламова. Вместо него от имени хана присягнул бакшей — переводчик. Хана не устроил низкий уровень посольства: он клянется в верности, а тут такое пренебрежение… Василий III, которому в 1512 году было явно не до Казани, все же осознал, что запускать казанский вопрос нельзя, и послал с миссией конюшего И. А. Челяднина. Это удовлетворило Мухаммед-Эмина. Он счел проявленное уважение достаточным и в феврале 1512 года принес личную присягу и дал гарантии верности Василию III[215].

Многие политические проблемы связаны с тем, что человек не вечен. Четыре года Казань ничем плохим не напоминала о себе. Но в 1516 году пред очами Василия III предстали послы Шаусеин-Сеит и Шайсуп с известием, что Мухаммед-Эмин болен. Умрет он, конечно, не завтра, но послезавтра — наверняка, и надо задуматься о преемнике. Идеальная кандидатура — несчастный брат Мухаммед-Эмина Абдул-Латиф, который в благодарность за то, что его выпустят из тюрьмы и посадят на казанский престол, станет лоялен Москве. Казанская знать в случае удовлетворения их просьбы, в свою очередь, берется следить за своим правителем и сделать ханство «неотступным» от России.