внутри она в безопасности, что она моя, а я принадлежу ей, меня охватывает чувство удовлетворения. Чего у меня никогда не было до нее.

— В моей жизни рухнула куча костей домино, заставляя других падать вместе с ними, но все это привело меня к ней — твоей дочери, и я благодарен за это. Благодарен за нее.

У меня перехватывает горло от эмоций, и я прочищаю его, прежде чем продолжить.

— В любом случае… спасибо тебе за то, что вырастил женщину, которую я люблю. И обещаю тебе, что поступлю с ней правильно.

Легкий ветерок, шелестящий листьями на ближайших деревьях — это все, что слышно в ответ на мои слова. Я делаю шаг назад, не сводя глаз с могилы. Что-то заставляет меня не отводить взгляд, но когда я поворачиваюсь, чтобы направиться к дому, движение на периферии заставляет меня замереть на месте.

Сова беззвучно взлетает, раскинув массивные крылья, и приземляется в центре отмеченной камнем могилы. Лунный свет пробивается сквозь толстый слой облаков, зловеще освещая сову.

Эти пугающие глаза наблюдают за мной, пока мимо проносится короткий порыв ветра. Часть меня думает, что я сошел с ума, но другая часть понимает, что это такое.

Приглушенным голосом я говорю правду. Свою клятву.

— Я делаю то же, что и ты. Оставляю прошлое позади, чтобы стать лучше. Не только для себя, но и для нее. Потому что она этого заслуживает. И сделаю все, что в моих силах, чтобы она была в безопасности и счастлива. И я буду любить ее… навечно и всегда.

Сова моргает один раз, прежде чем отправиться в свой медленный, беззвучный полет обратно в густой лес, в то время как лунный свет снова скрывается за облаками.

Странное чувство умиротворения охватывает меня, и, черт возьми, я не могу его объяснить, но просто знаю, что это был он.

Григорий Юрченко дал мне свое благословение.

Искренняя благодарность окрашивает мои слова.

— Спасибо. — Я в последний раз киваю его могиле, прежде чем повернуться и вернуться к своей женщине.

К своему будущему.

Эпилог

АЛЕКСАНДРА

СПУСТЯ ГОДЫ

— Мама! Я собрала красивые цветы для дедушки!

Моя дочь бежит ко мне с охапкой полевых цветов и счастливой улыбкой. Ее темные, выразительные глаза наполнены радостью, когда она комично останавливается у моих ног.

Я обхватываю лицо Амале, откидываю назад ее волосы и целую в лоб.

— Они прекрасны. Я знаю, что они ему понравятся.

С нетерпеливым выражением лица она шепчет:

— Ника выбрал очень крутой камень, потому что сказал, что дедушка — мальчик, и ему он наверняка понравится. Это ведь нормально, правда?

Амале, может, и восемь лет, но она очень серьезно относится к своей обязанности старшей сестры.

Я приседаю, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Потом целую кончик ее носа, и она хихикает.

— Конечно. Звучит идеально.

Ника подбегает к нам, его светло-русые волосы, почти белые, слегка подпрыгивают при каждом шаге.

— Мама! У меня есть камень для дедушки! — Он с большим энтузиазмом показывает нам, и мы с Амале охаем и ахаем над этим, прежде чем Ника показывает его своему отцу. Затем мы вместе идем туда, где похоронен их дедушка.

Там, где я похоронила папу много лет назад.

Лиам кладет ладонь мне на спину и прижимается губами к виску. Его тихое, но непоколебимое утешение успокаивает меня, пока каждый из нас поздравляет моего любимого отца с днем рождения на небесах.

Когда мои дети с такой благоговейной заботой возлагают свои вещи на могилу папы, у меня на глаза наворачиваются слезы. Я не только горюю о том, что его нет рядом, чтобы испытать радость от рождения внуков или увидеть меня счастливой в браке. Но горжусь тем, что они оба, несмотря на юность, понимают, насколько важен был для меня этот человек, и проявляют такое уважение и любовь к человеку, которого они никогда не встречали.

Солнце пытается пробиться сквозь густые тучи, но пока безуспешно. Это вполне уместно, поскольку по этому особому случаю я испытываю горько-сладкие чувства.

Я по-прежнему владею этой собственностью, и мы периодически приезжаем сюда погостить. Иногда мне просто необходимо быть здесь, потому что это позволяет мне чувствовать себя ближе к папе и вспоминать о нем самые теплые воспоминания. Мне нравится делиться ими с нашими детьми и, в свою очередь, поддерживать память о папе.

В этом году наша жизнь стала более напряженной из-за учебы детей в школе и их внеклассных занятий, а также из-за моей и Лиама работы, и мы приезжали сюда не так часто, как хотелось бы.

Я помогаю Лиаму с его практикой в Панаме, и именно там мы проводим большую часть нашего времени. Пока дети ходят в школу, мы с Лиамом выезжаем на дом и оказываем медицинскую помощь местным жителям.

Лиам никогда не нарушал данного мне обещания. Он не пропускает и дня, чтобы не показать мне, как сильно он меня любит. Что я могу доверять ему и положиться на него.

Не проходит и дня, чтобы он не показывал нашим детям, как сильно он их любит. И постоянно напоминает им, что они совершенно уникальны по-своему. Что они могут положиться на него, он всегда будет рядом с ними.

Хотя Амале и Ника родились в разных уголках мира и, возможно, не похожи друг на друга, это не имеет ни малейшего значения — ни для них, ни для нас. Осиротевшие в младенчестве в Анголе и Армении, мы усыновили их незадолго до их первого и второго дня рождения и ни разу не оглянулись назад.

Амале подходит ближе к папиной могиле, и мы с Лиамом с любопытством наблюдаем за ней. Ее тихий голос едва слышен.

— Дедушка, я спою тебе красивую песню на твой день рождения, хорошо?

При первых же словах песни «Аллилуйя» у меня сжимаются легкие, потому что в песне, которую выбрала моя дочь, есть слова о любви, скорби и, наконец, обретении покоя. Это более уместно, чем она, вероятно, думает.

Лиам отступает и протягивает руку, его слова звучат приглушенно.

— Могу я пригласить тебя на этот танец?

Его глаза светятся такой любовью, отчего у меня по-прежнему перехватывает дыхание. Мой муж больше не сохраняет непроницаемого, каменного выражения лица и дает нам ясно видеть его эмоции.

Я беру его за руку, и он притягивает меня к себе. Мы медленно раскачиваемся, пока голос нашей дочери окутывает нас.

В уголках блестящих карих глаз появляются