— Можно я вам кое-что скажу, дон Фелисито?

— Конечно выкладывайте.

— Я никогда не сумел бы представить, что можно наговорить столько гадостей, сколько вы наговорили своему сыну там, в тюрьме. Клянусь вам, у меня кровь стыла в жилах.

Коммерсант протестующе поднял руку:

— Это не мой сын.

— Простите, простите, я уже знаю. Разумеется, вы правы: то, что натворил Мигель, — поистине ужасно. Но пускай даже так. Не обижайтесь, но это были самые жестокие слова, которые я слышал за всю свою жизнь, дон Фелисито. Никогда бы не поверил, что услышу их от такого великодушного человека, как вы. Я просто не могу понять, почему этот парень на вас не набросился. Я уж подумал, что так оно и будет, и даже кобуру расстегнул. Я был готов выхватить пистолет, вот как.

— Он не осмелился, потому что я сломил его дух, — ответил Фелисито. — Да, я говорил жестоко, но разве я в чем-то наврал или преувеличил, сержант? Я его не щадил, но сказал только самую истинную правду.

— Это была ужасная правда, и я клянусь никому не передавать ваших слов. Даже капитану Сильве. Даю вам слово, дон Фелисито. С другой стороны, вы поступили очень великодушно. Если вы снимете все обвинения, Мигель выйдет на свободу. И у меня есть еще один вопросик, чтобы сменить тему. Вот это слово «многострел» — я слышал его в детстве, но теперь не вспомню, что оно означает. В наше время в Пьюре, кажется, никто так не говорит.

— Просто многострелы случаются теперь гораздо реже, чем раньше, — вмешался в разговор таксист, посмеиваясь при воспоминании о детстве. — Когда я был мальчишкой, такое бывало часто. Солдаты больше не ходят на реку или в деревню, чтобы трахать чоли. Теперь в казармах их стерегут построже, а за многострел наказывают. Даже жениться заставляют, че гуа!

Сержант вышел возле полицейского участка, а Фелисито велел таксисту ехать в «Транспортес Нариуала», однако, когда машина уже подъезжала к конторе, коммерсант неожиданно переменил планы. Он попросил водителя вернуться в Кастилью и высадить его как можно ближе к Подвесному мосту. На Пласа-де-Армас Фелисито увидел поэта Хоакина Рамоса, одетого в черное, с моноклем в глазу и с мечтательным выражением на лице: он бесстрашно шествовал посреди проезжей части, как обычно ведя на веревочке козу. Машины осторожно объезжали Рамоса, водители, вместо того чтобы браниться, приветствовали его взмахами руки.

По улочке, ведущей к дому Мабель, как всегда, бегали босоногие дети в обносках и тощие чесоточные собаки; в каждом окне на полную громкость работало радио, но помимо музыки и рекламных объявлений слышны были и лай, и кудахтанье, и вопли попугая, повторявшего всего одно слово: какату́а, какату́а! В воздухе витали кучи пыли. Уверенность, которую Фелисито ощущал при разговоре с Мигелем, испарилась без следа, и теперь перед встречей с Мабель он чувствовал себя уязвимым, безоружным. Он откладывал эту встречу с того самого дня, когда девушку до суда временно выпустили из тюрьмы. Иногда Фелисито думал, что лучше бы ему совсем не ходить, а воспользоваться услугами доктора Кастро Посо, чтобы довести до конца объяснение с Мабель. И все-таки теперь Фелисито понял, что в этом деле никто не сможет его заменить. Если он хочет начать новую жизнь, ему, как и в случае с Мигелем, необходимо подбить итоговый баланс со своей возлюбленной. Когда Фелисито нажал кнопку звонка, ладони его вспотели. Никто не отозвался. Выждав несколько секунд, Фелисито достал собственный ключ и открыл дверь. У него участилось дыхание и пульс, когда коммерсант узнал знакомую обстановку: фотографии, огонек свечи, флаг Перу, картинки на стенах, восковые цветы и Сердце Христово на самом видном месте в гостиной. Все было на своих местах, такое же чистенькое и блестящее, как и прежде. Фелисито сел в кресло, чтобы подождать Мабель: он остался в пиджаке и жилете, снял только шляпу. Тело его покрылось мурашками: что делать, если девушка вернется домой в сопровождении мужчины, который будет держать ее под ручку или за талию?

Но Мабель вернулась одна, и не сразу, так что от тревожного ожидания на Фелисито уже начала накатывать зевота и необоримая сонливость. Услышав, как хлопнула входная дверь, коммерсант встрепенулся. Горло его пересохло, покрылось изнутри наждаком, как будто Фелисито выпил слишком много чичи. Он увидел перепуганное лицо и услышал, как вскрикнула Мабель («Ах, боже мой!»), обнаружив нежданного гостя. Девушка резко развернулась, как будто хотела убежать прочь из дому.

— Не пугайся, Мабель, — спокойно сказал Фелисито, хотя никакого спокойствия в нем не было. — Я пришел к тебе с миром.

Мабель обернулась и долго смотрела на него — молча, с раскрытым ртом, с тревогой в глазах. Она похудела. Без макияжа, в простом платочке на голове, в домашнем халате и стоптанных сандалиях эта девушка выглядела совсем не такой привлекательной, как Мабель из воспоминаний Фелисито.

— Присядь-ка, давай побеседуем. — Он указал на свободное кресло. — Я пришел не для того, чтобы обвинять или сводить счеты. И не отниму у тебя много времени. Ты ведь понимаешь, нам нужно уладить кое-какие дела.

Мабель побледнела. Она так плотно сжимала губы, что на лице ее проступила гримаса. В конце концов она присела на краешек кресла и скрестила руки на груди, точно защищаясь. Во взгляде ее сквозила неуверенность, паника.

— Остались практические вопросы, которые можем решить только ты и я, напрямую, — добавил коммерсант. — Начнем с самого главного: этот дом. По договору с хозяйкой аренду нужно платить раз в полгода. До декабря все оплачено. Начиная с января деньги вносить придется тебе. Договор оформлен на твое имя, так что думай сама. Ты можешь его продлить или расторгнуть и перебраться в другое место. Решать только тебе.

— Хорошо, — чуть слышно прошептала Мабель. — Я поняла.

— Твой счет в Кредитном банке, — продолжал Фелисито; он почувствовал себя гораздо более уверенно, видя, как беспомощна и напугана Мабель. — Он открыт на твое имя, но под мою гарантию. По очевидным причинам я больше не могу предоставлять свое поручительство. Я его аннулирую, однако не думаю, что из-за этого тебе закроют счет.

— Уже закрыли, — отозвалась Мабель. После недолгой заминки она объяснила: — Когда я вышла из тюрьмы, дома меня ждало уведомление. В нем говорилось, что в сложившихся обстоятельствах они должны закрыть мой счет. Банк обслуживает только клиентов с безупречной репутацией, не имеющих приводов в полицию. Так что я должна снять все деньги с этого счета.

— Ты уже это сделала?

— Мне стыдно, — призналась она, глядя в пол. — В этом филиале меня все знают. Но скоро придется туда идти, когда наличные закончатся. На повседневные расходы у меня еще кое-что осталось в ящике стола.

— В любом другом банке тебе откроют новый счет, не взирая ни на какие приводы, — сухо объяснил Фелисито. — Не думаю, что с этим возникнут проблемы.

— Хорошо, — сказала она. — И с этим все ясно. Что еще?

— Я только что от Мигеля, — выговорил Фелисито еще суше, через силу. — Я предложил ему сделку. Если он согласится поменять фамилию Янаке на любую другую, я откажусь от всех своих исков и не буду выступать в роли главного свидетеля обвинения.