из первых действий центристского правительства Макрона после его избрания в 2017 году. Как мы убедились, с политической точки зрения этот шаг был очень опасен. Отмена налога на богатство и попытка ввести дополнительную плату за топливо инициировали протестное движение «желтых жилетов». В попытке успокоить его Макрон пообещал ряд уступок, но не восстановил налог на богатство.

Существует две причины, по которым налог на богатство сопровождается такими политическими сложностями. Во-первых, из-за эффективного лоббирования. Состоятельные люди финансируют кампании политиков слева и справа, и поэтому лишь немногие из них выступают за налогообложение богатства, даже если в остальном они достаточно либеральны. Во-вторых, уклониться от уплаты такого налога достаточно легко, законно или нет, особенно в небольших европейских странах, где люди могут переместить или оставить свое богатство за границей. Это приводит к гонке за снижение налоговых ставок.

Однако мы не должны упускать из виду тот факт, что все это происходит отчасти потому, что мир терпимо относится к уклонению от уплаты налогов: большинство налоговых кодексов имеют множество лазеек, а наказания за незаконное размещение денежных средств за рубежом неэффективны. Как мы видели, страны с простым налоговым законодательством с небольшим числом лазеек теряют от уклонения от уплаты налогов меньше, чем Соединенные Штаты[530]. Габриэль Зукман убедительно доказал, что есть много относительно простых вещей, которые очень помогли бы в ограничении уклонения от налогов и их уплаты. Среди его идей – создание глобального финансового реестра, который бы отслеживал богатство независимо от того, где оно находится (что дает возможность облагать налогом такое богатство), реформирование системы корпоративного налогообложения таким образом, чтобы глобальные прибыли транснациональных компаний распределялись по месту их основной деятельности, и более строгое регулирование банков и юридических фирм, которые помогают людям уклоняться от налогов через налоговые гавани[531].

Разумеется, недостаточно просто определить набор необходимых шагов. Для их осуществления необходима политическая воля. Три шага, которые рекомендует Зукман, могут сопровождаться особыми сложностями, поскольку они связаны с международным сотрудничеством, а те люди, которые находятся наверху сейчас, похоже, не в состоянии объединиться, чтобы что-то сделать. Без такого объединения страны могут ввязаться в гонку за снижение налогов, в надежде привлечь таланты и капитал. Льготные налоговые схемы для высококвалифицированных иностранных работников были введены в Бельгии, Дании, Финляндии, Нидерландах, Португалии, Испании, Швеции и Швейцарии. В Дании, например, высокооплачиваемые иностранцы в первые три года платят только 30-процентный налог с плоской шкалой (тогда как максимальная ставка подоходного налога для датчан составляет 62 %). Это эффективно привлекает в Данию иностранцев с высоким доходом, что может быть и хорошо для Дании, но плохо для других стран. Теперь эти страны вынуждены выбирать – снизить ли налоги на самые высокие доходы или подтолкнуть к переезду их получателей[532]. Противоречие между благосостоянием отдельной страны и всего мира при разработке политики индивидуального подоходного налога ярко обнаружилось в дискуссиях о налоговой конкуренции.

ОБЪЕДИНЕННЫЕ ГРАЖДАНЕ?

Таким образом, если исходить исключительно из строгого понимания экономической эффективности, то имеющиеся данные говорят о том, что ничто не препятствует системе прогрессивного налогообложения с очень высокими максимальными ставками. Если высокие налоги на самые высокие доходы возможны в Дании, а весь ее капитал не перекочевал в какую-нибудь соседнюю, менее облагаемую налогами, страну и все ее богатые переехали в Ирландию (или Панаму), то для такой крупной и гораздо менее глобально интегрированной экономики, как Соединенные Штаты, с чисто экономической точки зрения нет ничего, что помешало бы ей сделать то же самое.

Сложность повышения верхних налоговых ставок носит политический характер. На самом деле мы оказались в порочном круге концентрации политической и экономической власти. По мере того как богатые становятся все богаче, у них появляется все больше заинтересованности и ресурсов, чтобы предотвратить общественные изменения и профинансировать кампании политиков, заявляющих о необходимости снижения налогов. Решение Верховного суда США по делу общественной организации «Объединенные граждане» (Citizens United), признавшее неконституционными законодательные ограничения на возможность корпораций финансировать избирательные кампании, формально узаконило неограниченную власть денег влиять на выборы.

Однако представляется маловероятным, что такое положение дел может сохраняться бесконечно, не вызывая широкого противодействия. Уже сейчас достаточно популярны высокие налоговые ставки на крупнейшие доходы. Данные опросов показывают, что 51 % избирателей поддерживают предельную ставку налога в размере 70 % на доходы свыше 10 миллионов долларов[533]. Согласно нашему опросу более двух третей респондентов, которые в остальном не придерживались слишком либеральных взглядов, разделяют мнение, что предприниматели, зарабатывающие более 430 600 долларов в год (что относит их к верхнему одному проценту), платят слишком мало налогов[534].

В некотором смысле современный подъем популизма в Соединенных Штатах знаменует начало подобной ответной реакции. За ним стоит чувство беспомощности, ощущение, правильное или ошибочное, того, что решения всегда принимаются элитами, и то, что они решают, в любом случае не имеет никакого значения для среднего Джо или Джин. Избрание Трампа, несмотря на все его богатство и связи с элитой, связано с его обещаниями изменить обычный ход дел, но республиканцы выстроились за ним, потому что были уверены, что он был такой же сторонник богачей, как и любой из них. И действительно, он добился снижения налогов. Однако неясно, насколько долго может продолжаться такая недобросовестная политика, перед тем как все взорвется. В конечном счете, возможно, богатые сами поймут, что в их собственных интересах отстаивать радикальный сдвиг в сторону реального распределения плодов процветания, иначе оно может быть навязано им менее приятным способом. Причина в том, что увеличение неравенства лежит в основе роста глубокого социального напряжения и неудовлетворенности.

НЕ ХУЖЕ ДРУГИХ

Представители общественных наук долгое время подозревают, что чувство собственного достоинства людей связано с их положением в тех группах, частью которых они себя считают, в своем районе, на работе или в стране в целом. Если бы это было действительно так, то неравенство, конечно, непосредственно влияло бы на благополучие. Но удивительно трудно, учитывая, насколько правдоподобными такие подозрения кажутся, найти им неоспоримые доказательства. Например, данные свидетельствуют о том, что при любом заданном уровне дохода люди, как правило, менее счастливы, когда средний доход в их местности выше, чем их собственный[535]. Но это может объясняться тем, что они живут в дорогом районе, где все, от жилья до чашки кофе, дороже. Другими словами, факты могут быть объяснены без ссылки на неравенство как таковое.

Недавнее исследование, проведенное в Норвегии, показывает, что рост осведомленности о своем месте на шкале распределения доходов повышает ту степень, в которой счастье человека зависит от его доходов[536]. В Норвегии налоговые данные были в течение многих лет открыты для общественности, но они хранились на бумаге и поэтому были труднодоступны. Все изменилось в 2001 году, когда они были размещены в интернете и появилась возможность с помощью всего нескольких кликов мыши сунуть