— Помогите! На помощь! Кто-нибудь…

Душераздирающий крик девчонки моментально отрезвил. Мила испуганно икнула, во все глаза разглядывая мальчишку, что сломанной куклой лежал на холодном бетоне. На его белой худи быстро распускался алый цветок. Как те маки в её свадебном букете…

В ушах зашумело, а к горлу подкатил тошнотворный комок. Милана крепко зажмурилась, пытаясь стереть из сознания пугающую картинку. Но посторонние громкие рыдания мешали забыться.

— Заткнись! — отчаявшись, заорала она, но так и осталась не услышанной.

Девица, не замечая никого вокруг, баюкала голову парня на коленях и завывала словно волчица. Истошно, тягостно. Совершенно невыносимо.

Мила опять зажмурилась, зажала уши, не выпуская пистолет из хватки. А потом, не выдержав, в несколько шагов приблизилась к танцовщице:

— Я сказала, заткнись! — шумно дыша, потребовала она, и приставила дуло пистолета к чужому виску.

Рыданья резко оборвались. Катя медленно повернула голову и встретилась с ней взглядом:

— Стреляй, — с ледяным спокойствием произнесла она, удивляя.

Рука с «Глоком» мелко задрожала.

— Клянусь, ещё слово, Сватова, и я сам в тебя выстрелю, — едва слышно прозвучало поблизости. И Лукьянова с опозданием осознала, что этот хрипловатый голос принадлежит сероглазому.

Пистолет с громким звяканьем упал на пол. Следом рухнула и Мила.

Уткнувшись лицом в колени, девушка с облегчением расплакалась…

Что чувствуешь, когда в тебя летит пуля? Каково это — знать, что ты умрёшь? Просто исчезнешь, оставшись для кого-то воспоминанием. Светлым ли, горьким… Неважно. Тебя уже не трогает такая мелочь. Потому что тебя-то и нет.

Ты — ничто.

Сидя в светлом больничном коридоре, пропахшим медикаментами и хлоркой, я тоже ощущала себя ничем. Убойные дозы успокоительного, которыми меня пичкали, действовали не хуже какой-то там угрозы смерти. Будто кто-то в твоей голове щелкнул огромным выключателем, вырубив одним махом все эмоции.

Жаль, что с мыслями такое не прокатывало.

Все эти дни, что Паша находился в реанимации, я размышляла о собственной жизни и совершенных ошибках. От смерти родителей до Пашкиного ранения. Картинка вырисовывалась не то чтобы оптимистичная. Получалось, что если исключить существование Катерины Сватовой в корне, у моих близких могла сложиться вполне себе отличная судьба.

Не будь меня, папа с мамой не разбились бы. Не будь меня, Милана не выстрелила бы в Пашу. Не будь меня…

— Привет! — Пашкина мама аккуратно притворила металлопластиковую дверь реанимационной и широко улыбнулась мне.

— Здравствуйте! Есть хорошие новости? — расправив плечи, осторожно спросила я.

Обычно родители Краснова выходили оттуда в менее радужном настроении. Особенно в первые дни, когда Пашу сильно лихорадило, и врачи то и дело назначали ему всё новые и новые препараты…

— Очень хорошие! С завтрашнего дня Павлика переводят в общую палату, — не переставая улыбаться, воодушевленно ответила теть Галя. — Врачи дают отличные прогнозы. Сказали, что с такими темпами послеоперационный период может значительно сократиться.

— Здорово! — несмотря на отупляющее действие успокоительных, искренне обрадовалась я. Внутри слабо шевельнулись чувства. То ли облегчение, то ли счастье. Так сразу и не разберешь.

— А у тебя как дела? — пытаясь заглянуть мне в глаза, спросила женщина.

Я мгновенно уставилась на свои новенькие тапочки с плюшевыми зайцами и бросила уже привычное «нормально». Подумав, нерешительно добавила:

— Вот, выписывают завтра.

Всё-таки не хотелось обидеть тетю Галю своей замкнутостью. Ей и без меня проблем доставало. А тут ещё бывшая подружка сына со своими закидонами… От мыслей о «бывшей» в душе что-то вновь всколыхнулось. Словно мимолетный сполох. Запылало и тут же угасло.

— О, так это же отлично! — женщина опустилась на скамейку рядом со мной и бережно взяла меня за руку. — Честно говоря, мне кажется, что те лекарства, которые тебе назначили… плохо на тебя влияют. Ты сама на себя не похожа, Кать.

— Это всё успокоительные, — я скосила взгляд, исподволь разглядывая чужую ладонь, что ободряюще сжимала мои пальцы. Теплая, нежная, будто мамина. — После того, как Пашу… В общем, мне после травмы вредно волноваться.

— Он опять спрашивал о тебе, — Галина Николаевна в упор посмотрела на меня, однако я по-прежнему продолжала пялиться на тапки и делать вид, что не замечаю её попыток выйти со мной «на контакт».

— Ясно, — тихо обронила я, не найдя ничего лучшего для ответа.

Женщина тяжело вздохнула и ласково погладила костяшки на моей руке:

— Я не знаю, что между вами произошло… Но поверь, любые обиды и недомолвки можно решить с помощью обычного разговора. Вам нужно просто поговорить, Кать. И все наладиться. Я уверенна.

А я вот была уверенна абсолютно в противоположном. Вряд ли Паша так легко простит меня. Если вообще простит…

— Ну, так что? Может, зайдешь? — продолжала наседать Пашкина родительница.

— Давайте лучше завтра, — я выдавила из себя фальшиво улыбку и осторожно высвободила руку. — К тому же, мне уже на укол пора. Не то снова ругать будут. Сегодняшняя медсестра ужас, какая строгая.

Я поднялась и, скомкано попрощавшись, направилась в свою палату — собирать вещи. Лгать у меня по-прежнему получалось неплохо.

***

Две недели спустя…

Мир понемногу становился резким и обретал вкус. Я опять могла жить. Могла улыбаться Маринкиным шуткам и Лизкиным нравоучениям. Высыпаться. Радоваться чему-то простому. И думать о Паше не шестьдесят секунд в минуту, а где-то тридцать…

После выписки из травматологии и отказа от успокоительного, моя реальность внезапно перевернулась. Может, это случилось и раньше, но из-за лекарств, всю мочь катастрофы я смогла осознать лишь стоя в одиночестве посреди нашей с Лизой комнаты с расстегнутой сумкой у ног.

Наверное, что-то подобное я испытывала после гибели родителей. Когда от невообразимой силы горя тебя буквально выворачивает наизнанку. Дробит, словно в мясорубке. И ты больше не чувствуешь себя целым. Ты — это какая-то неоднородная масса из апатии, слез, уныния и примитивных желаний. Это гадко, неприятно и действительно тяжело. Но если рядом с тобой есть любящие люди — ты выкарабкаешься.

К счастью, у меня такие люди были.

Да, своим нынешним состоянием я обязана именно подругам. Девчонки постоянно тормошили, развлекали или (чаще всего) допекали меня всякой ерундой, не давая впасть в такую желанную депрессию. Даже когда мне стало значительно лучше, и я по сложившейся традиции решила отправиться на летние каникулы в свой родной город, эти доставучие особы увязались следом…