исхода, а в конфликте между своими страстями и чувством долга опять же ищет прибежища в неврозе. Ничто не защищает ее добродетель надежнее болезни. Итак, состояние супружества, на которое сексуальное влечение культурного человека возлагало надежду во времена его юности, не может обеспечить выполнение требований его теперешнего периода жизни. Нечего и говорить о том, что оно способно возместить ему ущерб от уже совершенных отказов.

Тому, кто признает этот ущерб, наносимый культурной сексуальной моралью, по силам ответить и на наш третий вопрос: верно ли, что от далеко зашедших ограничений сексуальности выигрыш культуры больше простого возмещения за эти недуги, которые в наиболее тяжелой форме затрагивают, вероятно, только меньшинство людей? Я же объявляю себя неспособным правильно взвесить в данном случае соотношение выигрыша и проигрыша, однако для выявления потерпевшей стороны позволю себе кое-что добавить. Вернувшись к только что затронутой теме воздержания, я склонен утверждать, что абстиненция приносит, кроме неврозов, еще и другие неприятности и что роль этих неврозов в полном объеме в большинстве случаев еще не установлена.

Замедление сексуального развития и начала половой деятельности, чего домогаются наши воспитание и культура, поначалу вполне безвредно. Оно является необходимым, если учитывать то, как поздно молодые люди из образованных сословий допускаются к самостоятельной деятельности или профессии. Впрочем, здесь на память приходят тесная связь всех институтов нашей культуры и сложность изменения одного из них без учета целого. Воздержание же далеко за пределами двадцати лет уже небезопасно для молодого человека и приводит к очередным расстройствам даже там, где они не выливаются в невроз. Хотя и говорят, что борьба с могучим влечением и требуемое при этом напряжение всех нравственных и эстетических сил в психике «закаляет» характер, это верно лишь в отношении некоторых, особенно благоприятно сформированных натур. Можно также согласиться с тем, что весьма заметная в наше время дифференциация характеров стала возможной лишь благодаря сексуальным ограничениям. Однако в большинстве случаев борьба с чувственностью истощает находящуюся в ведении характера энергию и как раз тогда, когда молодому человеку требуются все его силы для завоевания положения и места в обществе. Разумеется, соотношение между возможной сублимацией и необходимой половой деятельностью весьма изменчиво у отдельных индивидов и даже у людей различных профессий. Склонный к воздержанию художник едва ли представим в реальности, воздерживающийся молодой ученый, определенно, не редкость. Последний в состоянии для своих штудий использовать силы, высвободившиеся благодаря умеренности, а у первого художественная деятельность, напротив, мощно стимулируется сексуальными переживаниями. В общем, у меня не сложилось впечатления, что половое воздержание помогает растить энергичных, самостоятельных людей дела или оригинальных мыслителей, смелых освободителей и реформаторов. Гораздо чаще оно плодит порядочных, но слабовольных людей, позднее растворяющихся в гигантской людской массе, обычно следующей, хотя и не без противления, за исходящими от сильных индивидов инициативами.

То, что половое влечение ведет себя своенравно и несговорчиво, проявляется и в результатах усилий по воздержанию. Образование и воспитание стремятся всего лишь к его временному (до заключения брака) подавлению, а после этого и в таком случае намерены предоставить ему свободу, чтобы использовать в своих целях. Но по отношению к влечению экстремальные воздействия добиваются успеха легче, чем умеренные, подавление довольно часто заходило слишком далеко, и очень часто следовал нежелательный результат, так что после своего освобождения сексуальное влечение долгое время кажется ущербным. Поэтому зачастую полное воздержание в пору юности не является наилучшей подготовкой молодых людей к супружеству. Женщины догадываются об этом и предпочитают среди поклонников тех, кто уже проявил себя мужчиной с другими женщинами. В высшей степени ощутим ущерб, наносимый строгими требованиями добрачного воздержания существенным свойствам женщины. Воспитание воспринимает задачу подавить чувственность девушки до ее замужества явно как нелегкую, поскольку действует в этом случае, используя самые жесткие средства. Оно не только запрещает ей сексуальное общение, суля крупное воздаяние за сохранение девичьей невинности, но и лишает созревающую в ней женственность даже соблазна, оставляя ее в неведении относительно всех фактов, касающихся предстоящей ей роли, и не допускает даже зародыша любовного чувства, не способного привести к браку, что и является источником ее страданий. В результате девушки, если родители неожиданно позволяли им влюбиться, психологически не доводили свою любовь до конца и вступали в брак, будучи неуверенными в собственных чувствах. Вследствие искусственной задержки их способности любить они доставляют мужу, приберегшему для жены все свое страстное желание, только разочарование, все их душевные порывы до сих пор отданы родителям, чья власть осуществляла у них подавление сексуальности, а в физическом отношении они оказываются фригидными, что препятствует полноценному половому наслаждению мужа. Не знаю, встречаются ли женщины подобного типа за пределами цивилизованного воспитания, но считаю это вполне возможным. Во всяком случае, под его влиянием они просто плодятся, – впрочем, женщины, не получающие удовольствия, как правило, демонстрируют слабую готовность рожать, тем более в мучениях. Таким образом, в ходе приготовления к браку подрываются цели самого брака. Даже если впоследствии отставание развития у женщины было преодолено, а на пике ее женственности у нее полностью пробудилась способность любить, ее отношения с супругом давным-давно испорчены. В качестве платы за ее былую податливость воспитанию ей остается выбор между незатухающим желанием, неверностью и неврозом.

Сексуальное поведение человека часто становится образцом для всех прочих его реакций в мире. От того, кто в качестве мужчины энергично завоевывает свой сексуальный объект, мы ждем такой же неуемной энергии и при достижении других целей, и наоборот, кто из-за всякого рода опасений отказывается от удовлетворения своего сильного полового влечения, тот и в прочих житейских ситуациях ведет себя скорее скованно и покоряясь судьбе, чем напористо. Специфическое применение этого тезиса о половой деятельности как образце реализации других функций можно легко констатировать у всех женщин без исключений. Воспитание не позволяет женщинам интеллектуально заниматься проблемами пола, вызывающими тем не менее у них огромнейшее любопытство. Воспитание пугает их осуждением за такую неженскую любознательность, которая является вроде бы признаком греховных задатков. Из-за этого они вообще боятся размышлять, да и знание в целом у них девальвируется. Запрет мыслить выходит за пределы сексуальности, отчасти в результате неизбежных взаимосвязей материала, отчасти непроизвольно – совершенно так же, как религиозный запрет мужчинам мыслить делает их лояльными и послушными подданными. Я не думаю, что биологический контраст между умственным трудом и половой деятельностью объясняет «физиологическое слабоумие» женщины, как доказывал Мёбиус в своем неоднократно оспариваемом труде. Напротив, не вызывающие сомнения факты интеллектуальной неполноценности довольно многих женщин можно объяснить необходимым для подавления сексуальности торможением их мышления.

При обсуждении проблемы воздержания гораздо менее строго различают две его формы: